Кондричин С.В.
Минская областная клиническая больница, Республика Беларусь

Lithuanian paradox as a problem of influenza and acute respiratory infection epidemiology: on the basis of statistical reporting of the soviet period
S.V. Kondrichin
Minsk Regional Clinical Hospital, Republic of Belarus

“Там, где возможно, соединяй веру с разумом” Боэций

Резюме. Исследования региональных показателей эпидемиологической активности острых респираторных заболеваний (ОРЗ) и гриппа на территории бывшего СССР не рассматривали социокультурные и психосоциальные характеристики популяций, а были сконцентрированы на рассмотрении медико-биологических, структурно-демографических и экологических факторов эпидемиологического процесса.

Цель работы – на основании данных ЦСУ СССР провести сравнительный анализ официальных показателей заболеваемости ОРЗ и гриппом в шести республиках бывшего СССР за период 1959-1989.

Материал и методы. Использована ежегодная отчётная документация Министерства здравоохранения СССР и союзных республик о распространённости ОРЗ и гриппа. Проведён анализ рангового распределения уровня заболеваемости по республикам.

Результаты. Наиболее низкие показатели заболеваемости ОРЗ и смертности от гриппа устойчиво регистрировались в Литовской ССР: где среднемноголетний показатель заболеваемости был в 2,5 раза ниже, чем в РСФСР, в 2,2 раза ниже, чем в Латвийской ССР и в 1,8 раза ниже, чем в БССР. Выявлена пространственная континуальность в распределении показателей ОРЗ: самые низкие показатели в Беларуси регистрировались в Гродненской области, граничащей с Литвой. В интерпретации результатов использовались выводы о значимости социокультуных и психосоциальных факторов в процессе саногенеза (Лисицин, 1982) и об исторической устойчивости действия механизмов социокультурной детерминации (Krzywicki, 1951; Dobrowolski, 1967).

Выводы. Отличие культурных традиций, определяющих поведение и образ жизни населения, которые могли выступать в роли факторов, влияющих на показатели ОРЗ в республиках СССР. Результаты анализа позволяют сформулировать теоретическую проблему дифференциации уровня эпидемиологической интенсивности ОРЗ как “Литовский парадокс”. В качестве конкурирующих моделей интерпретации рассматривался фактор религиозной жизни (католическое вероисповедание) и этно-исторические особенности формирования иммунитета популяций. Однако представленные интерпретационные модели во многом носят спекулятивный характер, и выяснение природы указанного явления требует проведения дополнительных исследований.

Ключевые слова: показатели заболеваемости ОРЗ и гриппом, смертность от гриппа, республики СССР, сравнительный анализ, Литовский парадокс

“As far as possible, join faith to reason.”

Boethius

Abstract. Investigations for regional differences in epidemiological activity of acute respiratory infection and influenza conducted in the USSR were focused rather on medical and biological, structural and demographic and economic factors and didn’t consider the causative role of social, cultural and psychological factors in epidemiological process.

The study aims to implement a comparative analysis of official incidence rates of acute respiratory infection and influenza in the six former Soviet Republics in 1959-1989 based on data of the USSR Central Statistical Office.

Materials and methods. The work is based on the USSR Ministry of Health’ official annual statistical data on incidence of acute respiratory infection and influenza in the Soviet Republics. Analysis of rank distribution of incidence rates across the republics was implemented.

Results. The lowest incidence rates of acute respiratory infection and influenza-associated mortality rates were regularly registered in Lithuania. In Lithuania the long-term annual average incidence rates were 2.5 times lower compared to Russia, 2.2 times lower compared to Latvia and 1.8 lower compared to Belarus. The analysis also identified a spatial continuation of distribution of acute respiratory infection rates with the smallest rates in Belarus being registered in the Hrodna region that borders upon Lithuania. To interpret the study results the author used Lisitsyn’s theory of social, cultural and psychological determination of the health status and “historical background” theory, which explains the constancy in these mechanisms effect by Krzywicki and Dobrowolski.

Conclusions. The distance between the cultural traditions in the republics that determine behavior and lifestyle of the population could cause the difference in acute respiratory infection incidence rates between the former Soviet Republics. The study results allow for defining a theoretical issue of differentiating rates of epidemiological activity of acute respiratory infection as “Lithuanian paradox”.

Effect of the religion (Catholic faith) and historical background of the regional immune status specificity were considered as a competitive hypothesis. However, the presented interpretation models are, in many ways, of a speculative nature. Further studies are necessary to define the protective role of social and cultural factors in the epidemiology of acute respiratory infection and influenza.

Keywords: acute respiratory infection and influenza incidence rates, influenza mortality, Soviet republics, comparative analysis, Lithuanian paradox

В период СССР исследования региональной заболеваемости гриппом и острыми респираторными заболеваниями (ОРЗ) выполнялись на материале, собранном по опорным базам Всесоюзного центра по гриппу и ОРЗ, в то же время, сравнительный анализ республиканских и региональных данных, в связи с ограничением доступа к этой информации, фактически не проводился. При этом в СССР было налажено функционирование достаточно надёжного механизма статистической отчётности по ОРЗ и гриппу [7,15,18]. В 1959 году ЦСУ СССР была утверждена отдельная унифицированная форма отчётности об уровне инфекционной заболеваемости (Ф. № 85 СЭС-инфекция), в которой наряду с другими инфекционными болезнями отражалось количество случаев ОРЗ и гриппа. Указанная отчётность проводилась по всем административным регионам страны: республикам, областям, отдельным населённым пунктам. Условия советской управленческой модели, предусматривающей обязательность проведения отчётности, обеспечивали её централизованный и унифицированный характер.

С момента крушения СССР и возникновения на его территории новых национальных государств, обращение к статистическому наследию советской эпохи может казаться не актуальным. Однако такая позиция демонстрирует не понимание уникальности советского опыта. Сбор серийных унифицированных данных, относящихся к большим территориям и различным социокультурным регионам (таким как республики бывшего СССР), в современных условиях не представляется возможным. Это обусловлено различием социальных и экономических условий в разных странах, особенностями в национальных системах составления медицинской отчётности и установленном порядке оформления нетрудоспособности по причине ОРЗ.

В советский период данные собирались не только по различным географическим регионам, но и по различным социокультуным, национальным и этническим сообществам (национальным республикам), которые на длительное время были включены в рамки единой социально-политической и экономической системы. Сразу ряд причин исключает возможность повторения аналогичного сравнительного исследования в современных условиях. Причём это относиться не только к бывшим союзным республикам, но и к большинству других стран. Во многих странах система эпидемиологической отчётности изначально не предполагает возможность регистрации показателя заболеваемости острыми респираторными инфекциями. Их статистика ограничивается данными о случаях смерти от вирусных инфекций и числом госпитализированных пациентов, а для контроля за распространением заболеваемости в популяции организуются специальные исследования, результаты которых трудно сопоставить [напр., 23].

Нередко, даже в рамках одного государства, региональные различия социальных и экономических условий заставляют относиться с определённым скепсисом к надёжности регистрируемой статистической информации. И хотя выборочные межрегиональные сравнительные исследования выглядят обоснованными в методологическом и теоретическом отношениях, говорить о реализации лонгитудидальных популяционных сравнительных исследований, проводимых в рамках нескольких государств, сегодня не представляется возможным. Это ещё один из аргументов, почему к эпидемиологической статистике ОРЗ, собранной по регионам бывшего СССР, следует относиться не как к данным уже утратившим свою актуальность, а как к уникальному, исторически наработанному исследовательскому материалу, позволяющему корректно формулировать перспективы сравнительного эпидемиологического анализа для больших популяционных групп.

Целью настоящего исследования является рассмотрение явления низкой заболеваемости ОРЗ и гриппом в Литовской ССР, по сравнению с соседними с нею республиками СССР. Ключевым моментом исследования является сопоставление показателей заболеваемости в Литовской республики и с аналогичными показателями в граничащих с нею областях Беларуси.

В работе использованы данные ЦСУ СССР о заболеваемости ОРЗ и гриппом по бывшим союзным республикам.

К методологии сравнительного анализа популяционных показателей ОРЗ

Устойчивые отличия в уровне заболеваемости ОРЗ и гриппом между отдельными городами и регионами СССР являлись предметом эпидемиологических исследований уже в конце 50-х, начале 60-х годов [7,15,18]. Тем не менее, указанная проблема не находила должного теоретического объяснения. Основным ограничением в интерпретации являлась этиологическая множественность потенциальных и реальных факторов, влияющих как на сам эпидемиологический процесс, так и на качество регистрации показателя. Перечислим основные группы факторов потенциально ответственных за различие уровня респираторной заболеваемости между регионами СССР:

- фактор геофизический и метеоклиматический: На основании многолетних наблюдений исследователи приходили к выводу о том, “что не представляется возможным классифицировать уровень заболеваемости ОРЗ в городах (СССР) по климато-географическому признаку” [15,18]. Наибольший уровень заболеваемости ОРЗ в неэпидемический период был характерен для населения Украины, наименьший – для Дальнего Востока [15].

Некоторые исследователи придерживаются противоположного мнения и метеоклиматическим условиями отводят роль фактора, определяющего региональные показатели интенсивности эпидемиологического процесса ОРЗ [16]. Стараясь не вступать в конфликт с указанной теорией, в настоящем исследовании были использованы данные по республикам, преимущественно, со сходными метеоклиматическими условиями.

- фактор антропо-биологический, объединяющий понятие бионтропоценоза и отличительных характеристик резистентности популяций, в том числе, связанных с особенностями генофонда разных этнических групп;

Эти факторы, которые условно можно определить как медико-биологические, остаются за рамками настоящего исследования. Их роль не находила должного отражения и в других работах (что обусловлено рядом методологических затруднений). В то же время, широкую известность приобрела идея о том, что проявления вирусной инфекции в популяции следует рассматривать как процесс, без чётко установленных временных рамок, поскольку его актуальные характеристики определяются “исторически сложившейся иммунологической структурой населения” [14];

- фактор социальной и демографической структуры популяции (урбанистический) – это одна из основных моделей, используемых в эпидемиологическом анализе, которая подчёркивает значимость частоты контактов в развитии эпидемиологического процесса. Некоторые из ограничений в использовании данной модели обсуждались в предыдущих работах [9,10];

- социо-экономический фактор – определяющий характер и эффективность мероприятий по профилактике респираторных заболеваний, а также влияющий на обращаемость за врачебной помощью;

- надёжность медицинской статистики: фактор многосложный по своей природе, проявляет своё действие вне зависимости от унифицированных требований к сбору медицинской отчётности [10];

- различие в уровне системы здравоохранения, в доступности, эффективности профилактических и гигиенических мероприятий;

- социокультурный фактор – с учётом современных представлений о значимости социокультуных механизмов в формировании здоровья (Лисицин, Петленко) [11,12] данный фактор может оказывать существенное воздействие на различные компоненты эпидемиологического процесса (напр., формирование устойчивости к инфекции в связи с выполнением оздоровительных процедур и соблюдения норм здорового образа жизни, или же негативного влияния курения и злоупотребления алкоголем). Обращение к данной группе факторов представляется оправданным, поскольку республики СССР, находящиеся в едином социо-политическом и экономическом пространстве, демонстрировали отличие культурных традиций, определяющих поведение и образ жизни населения, они же могли выступать в роли потенциальных причин, влияющих на показатели здоровья.

- социально-психологический фактор или характер духовного состояния общества: При формальном подходе применительно к условиям СССР действие этих механизмов можно было бы расценить как равнозначное по всей территории страны, однако, необходимо учитывать отличительный исторический багаж национальных республик, особенности культурных и религиозных традиций, различие в сроках включения в состав СССР и т.д. В этом плане должны учитываться положения теории “исторического основания” (исторической устойчивости в действии механизмов социокультурной детерминации) (Krzywicki, Dobrowolski) [22,28]. Очевидно, что социально-психологические механизмы должны рассматриваться в единстве с названными выше социокультурными факторами, и их разграничение имеет условный характер. В настоящее время в ряде исследований подчёркивается эпидемиологическая значимость психосоциальных процессов и морального климата в обществе, а так же роль психосоматической резистентности к острой вирусной инфекции [3,9].

Очевидно, что представленный список причин, способных определять региональные различия эпидемиологической интенсивности остаётся открытым. Отдельно могут обсуждаться социально-экономические факторы, обнаруживающие связь с темпами урбанизации в СССР, уровень экономического благосостояния регионов, условия жизни населения, развитость сети медицинской помощи, её доступность и эффективность функционирования, образовательный статус населения, а так же ряд иных социокультурных характеристик. Большинство перечисленных факторов, в плане рассмотрения указанной проблемы, имеют сугубо гипотетическую значимость и в известных во времена СССР эпидемиологических исследованиях они не рассматривались как значимые [7,15,18].

С учётом перечисленных механизмов полифакторного влияния на уровень заболеваемости ОРЗ очевидными представляются методологические ограничения в проведении сравнительных региональных исследований. Большинство из перечисленных факторов не доступно контролю и не могут являться предметом научной операционализации. Следовательно, сравнению подлежат только региональные популяции близкие по своим социокультурным, экономическим, демографическим, этногенетическим характеристикам, а так же, проживающие в регионах со сходными физико-климатическими условиями. Сравнивать можно только сравнимое (одинаковое) – это одно из правил анализа, иначе будут производиться наукообразные спекуляции. К спекуляциям подобного рода могут быть отнесены попытки сравнения популяционных показателей ОРЗ в прибалтийских и среднеазиатских республиках бывшего СССР, поскольку без проведения множественной стандартизации и контрольных выборочных исследований, результаты подобного сравнения не имеют научной значимости.

Подводя краткий итог обсуждения причин, потенциально ответственных за разнообразие эпидемиологических характеристик ОРЗ в бывших республиках СССР, следует предполагать этиологическую множественность регулирующих механизмов, которую образуют социальные, демографические и биологические характеристики региональных популяций. Провести ретроспективно дифференциальную оценку действия этих факторов с использованием математического аппарата не представляется возможным. В то же время следует ожидать, что сравнение популяционных показателей, проведенное по отдельным регионам и республикам бывшего СССР, позволит более точно обрисовать контуры указанной проблемы и обозначить наиболее перспективные направления её дальнейшего решения.

Результаты сравнения и их обсуждение

Основные социодемографические характеристики шести республик бывшего СССР представлены в таблице 1. Оценка данных по двум группам республик (“славянским и прибалтийским”) представляется методологически оправданной сразу по нескольким из перечисленных выше критериев.

Таблица 1

Социодемографические характеристики шести республиках СССР за 1959 г.*

* кроме отмеченных отдельно; Источник данных за 1959 г.: Итоги всесоюзной переписи населения 1959 года. Москва ЦСУ, 1962.

В таблице 2. представлены среднегодовые значения и ранговый порядок уровня заболеваемости ОРЗ за период 1959-1972 и они сопоставлены с показателями за последующие годы. Отмечается, что за весь доступный анализу период Литовская ССР устойчиво занимает самую низкую ранговую позицию по уровню заболеваемости. Хотя на противоположном полюсе ранговой шкалы происходили заметные колебания.

За период 1959-1972 различия в уровне ОРЗ между отдельными республиками носили устойчивый характер. На одном полюсе находиться РСФСР с самыми высокими показателями заболеваемости, на другом – Литовская ССР, в которой среднемноголетний показатель заболеваемости был ниже в 2.5 раза. Остальные четыре республики Латвийская, Эстонская, Украинская и Белорусская по уровню заболеваемости приближаются к верхнему полюсу рангового распределения и, практически во всех из них, среднемноголетний показатель превышает заболеваемость Литовской ССР в два раза (наименьший уровень имеет БССР, которая превышает среднемноголетний показатель заболеваемости Литовской ССР в 1.8 раза).

Латвийская республика, соседствующая с Литвой, в 1975, 1980 и 1985 годах демонстрировала самый высокий уровень заболеваемости среди шести республик, превосходя литовские показатели более чем в 2 раза.

Результаты сравнения интересны сразу в нескольких аспектах. Отметим, в какой-то степени ожидаемое, сходство показателей ОРЗ между отдельными соседними республиками (например, Украина и Беларусь, или Эстония и Латвия).

В то же время, полученные данные подтверждают выводы о том, что вне зависимости от конкретной эпидемиологической ситуации, региональные различия в уровне заболеваемости полярных регионов остаются относительно стабильными [7]. Следовательно, можно предполагать устойчивый характер действия причинных механизмов, обуславливающих формирование указанных региональных различий.

Таблица 2

Динамика показателей заболеваемости ОРЗ и гриппом (на 100.000 нас.) и ранговая позиция в порядке убывания для шести республик СССР

Учитывая устойчивый характер различия уровня ОРЗ между республиками и постоянство ранговых позиций для полярных по своим значениям регионам, выраженность годовых и среднемноголетнего отличий (которые превышают двукратные величины) следует говорить о своеобразном литовском феномене, проявляющимся относительно низким уровнем заболеваемости ОРЗ.

Для его объяснения могут быть привлечены различные конкурирующие гипотезы:

1. Этот феномен мог возникнуть в результате систематического искажения санитарной отчётности, присутствующей, по каким-то причинам, только в Литовской ССР. Причём это систематическое искажение могло быть обусловлено не только “техническими” погрешностями в сборе и регистрации эпидемиологических данных, но и могло быть связанным с ограничением возможностей регистрации случаев ОРЗ, например, из-за низкой обращаемости за врачебной помощью. Иными словами, этот феномен может быть артефактом калькуляции. Очевидно, что нет возможности проверить достоверность обсуждаемых статистических данных ретроспективно, однако ряд косвенных критериев свидетельствует о надёжности многолетней статистической информации в Литовской ССР и о правомерности её использования для сравнительного анализа (некоторые из этих критериев будут обсуждаться ниже);
2. Различия уровня ОРЗ могут быть обусловлены особенностями структурно-демографической или социально-экономической композиции населения Литовской республики, например, относительно низким уровнем её урбанизации, особым родом хозяйственной деятельности или большой долей детского населения;
3. Или же причина относительно низких показателей заболеваемости связана с факторами, формирующими особый иммунологический статус или особый уровень специфической и неспецифической резистентности к острой вирусной инфекции населения Литовской республики? При этом затруднительно высказаться относительно самой природы факторов, обуславливающих подобную региональную специфику.

Другие механизмы интерпретации этого явления следует оценивать как маловероятные, однако, учитывая полифакторность механизмов регуляции эпидемиологического процесса и отсутствие общепризнанных схем теоретической интерпретации, гипотетическая значимость любых, из перечисленных выше факторов исходно не может отрицаться.

Начать обсуждение, вероятно, следует с фактора, эпидемиологическая значимость которого, считается общепризнанной – это фактор “урбанистический”. Данный фактор реализует своё действие через частоту контактов в популяции и сочетается с рядом иных популяционных характеристик (числом детей в популяции, уровнем образования населения, доступностью медицинской помощи и др.).

Статистические данные, представленные в таблице 1, указывают на то, что объяснительную значимость “урбанистической” гипотезы нельзя принять в качестве основной. Различие в доле сельского населения в Литовской республике и в Украине в 1961 составляло 8 %, а в 1976 уже только 3%, в то же время, показатели заболеваемости за все годы отличались почти в 2 раза. Особенно показательным в этом отношении является сравнение с Белорусской ССР, которая по критериям урбанизации находилась ниже Литовской республики. Показатели заболеваемости в БССР были не только выше литовских (в среднем выше в 1.8 раза), но и существенно не отличались от уровня УССР.

Ещё более вызывающим, в теоретическом плане, выглядит различие в уровне заболеваемости Литовской ССР с другими прибалтийскими республиками. Разница в относительном количестве сельского населения между ними составляет чуть более 10%, а среднегодовые показатели заболеваемости ОРЗ отличаются более чем в 2 раза. Помимо этого, следует учитывать их географическую и историческую близость, схожесть геоклиматических условий, подобие социокультурной ситуации и социально-экономических факторов. Тут же следует указать на то, что по результатам многолетних наблюдений проводимых в СССР заболеваемость ОРЗ и гриппом в Вильнюсе была ниже чем в Риге и Таллинне [7,15]. Кроме того, в отдельные эпидемические годы показатели заболеваемости в Вильнюсе были самые низкие среди 40 городов СССР, представляющих опорные базы Всесоюзного центра по гриппу [6].

Дополнительным аргументом, позволяющим оспаривать доминирующую значимость уровня урбанизации в формировании региональных отличий в показателях ОРЗ, представляют результаты сравнения заболеваемости, полученные отдельно для городского и сельского населения республик. Среднемноголетние показатели заболеваемости ОРЗ и гриппом за 1966-1968 года и данные за 1970 год, где дифференцируются оба показателя, представлены в таблицах 3 и 4 (выбранный период обусловлен объёмом доступных данных). Ранговый порядок распределения показателя смертности от гриппа городского и сельского населения (среднее значение за 1973-1974 годы) подтверждают обозначенную выше тенденцию (Таб. 5).

Результаты сравнения указывают на устойчивость самой низкой ранговой позиции Литовской ССР в распределении показателей заболеваемости городского и сельского населения, причём самые низкие результаты выявлены, как для суммарного показателя, так и для показателей заболеваемости ОРЗ и гриппом взятых по отдельности. В то же время, на противоположном полюсе, республики с высокими показателями заболеваемости демонстрируют неустойчивость ранговых позиций, что косвенно свидетельствует об отсутствии значимых и устойчивых отличий в действии механизмов, регулирующих эпидемиологическую интенсивность в этих популяциях.

Таблица 3

Среднемноголетние показатели заболеваемости ОРЗ и гриппом отдельно для городского и сельского населения (на 100. тыс. населения) за три года (1966-1968) (ранговая позиция по убыванию)

Таблица 4

Показатели заболеваемости ОРЗ и заболеваемости гриппом отдельно для городского и сельского населения (на 100. тыс. населения) в 1970 году (ранговая позиция по убыванию)

Таблица 5

Смертность от гриппа (на 100.000 нас.) и ранговая позиция в порядке убывания для шести республик СССР: средние показатели за 1973-1979 гг. и за 1989 г.

Источники:
Здравоохранение и социальное обеспечение в СССР М. ЦСУ СССР, издания 1975 и 1981.
Демографический ежегодник СССР. Госкомстат СССР. М. Финансы и статистика, 1990.

Возможности социокультурной и исторической интерпретации региональных вариаций ОРЗ следует признать ограниченными. Следуя логике указанной интерпретационной модели, исследователь оказывается в затруднении при анализе схожих показателей заболеваемости в РСФСР, Латвийской ССР и Эстонской ССР. В данном случае приходиться вновь обращаться к гипотетической значимости множественности причинных и регулирующих факторов, ответственных за формирование популяционных показателей. Причём некоторые из этих факторов остаются не только за пределами возможностей научной операционализации, но, даже, не доступны идентификации.

Тем не менее, подобная теоретическая неопределённость, служит ещё одним из указаний на необходимость обращения к Литовскому феномену, поскольку отказываясь от попыток интерпретации случаев уникальных по своей эпидемиологической значимости, мы отдаляем перспективы решения общетеоретических проблем.

Поиск ответов тут может проводиться сразу в нескольких направлениях. Очевидным направлением дальнейшего исследования должно стать обращение к детальным данным по Литовской республике. Однако возможность получения дифференцированной статистической информации по этому региону ограничена.

Тем не менее, уместным эпидемиологическим решением следует считать сравнение уровня заболеваемости в Литовской ССР с показателями граничащих с нею территорий; в первую очередь, северных областей Беларуси: Гродненской, частично, и Витебской области. Анализ отличий в уровне ОРЗ по регионам Беларуси был проведён в предыдущем исследовании [9]. Гродненская область Беларуси, непосредственно граничащая с Литвой на севере, в течение всего периода регистрации данных (1960-2011) демонстрировала наиболее низкие показатели в республике; причём это относится как к общеобластным показателям, так и, отдельно, к показателям для городского и сельского населения. Показатели Витебской области, которая граничит с Литвой, Латвией и Россией, одни из самых высоких в республике. При этом, на территории области наблюдался градиент в распределении уровня ОРЗ между восточными и западными районами; в западных районах Витебской области (прилегающих к Литве), показатели заболеваемости ОРЗ были устойчиво ниже [9].

Среднемноголетние показатели заболеваемости ОРЗ и гриппом (на 100 тыс. нас.) по регионам БССР за период (1960-1972) в порядке убывания были следующие: Минск 40755; Витебская область 14135; Могилевская 13297; Гомельская 13212; Минская 9179; Брестская 9191, Гродненская 6496. (Следует учитывать, что не были включены показатели эпидемического 1959 года, поэтому среднемноголетние показатели будут несколько ниже, при их сопоставлении с данными по союзным республикам из таблицы 2).

Таким образом, можно говорить, что “Литовский феномен” не ограничивается территорией Литовской республики, а проявляется относительно низкими показателями ОРЗ и в смежных с нею регионах Беларуси. Безусловно, расширение географии изучаемого феномена представляет дополнительные возможности для его теоретической интерпретации, поскольку предполагает поиск общих этиологических моментов. Вместе с тем, схожесть распределения данных, регистрируемых на территории разных республик, устойчивый характер наблюдаемых различий выступают в качестве косвенного свидетельства их статистической надёжности.

Начиная с классических исследований социальной демографии и статистики XIX столетия (Мазарик, Морселли, Дюркгейм) региональные показатели заболеваемости и смертности соотносились с характером религиозности населения регионов. Наибольшей известностью пользуются результаты исследования Дюркгейма, и его выводы о том, что уровень самоубийств среди католиков обычно ниже, чем среди протестантов и представителей других конфессий [4]. Не смотря на всю сложность и неоднозначность данного вывода, трудности его методологической верификации многие современные исследователи считают сделанное Дюркгеймом заключение обоснованным [19,30].

В рамках нашей дискуссии важна сама гипотеза о том, что характер религиозности (духовной жизни) способен оказывать влияние на важные психосоциальные характеристики индивида и популяции в целом, а так же определять различные проявления в сфере здоровья. Сразу по ряду причин, обсуждение роли религиозности в эпидемиологии ОРЗ представляется затруднительным. Во-первых, накладывается действие других факторов, той же “урбанизации” – в сельских регионах религиозность, как правило, выше. По-своему противоречива и историческая ситуация СССР, когда религиозность в обществе сохранялась, но официальной пропагандой относилась к маргинальным общественным проявлениям.

Тем не менее, нельзя игнорировать тот факт, что Литовская ССР была единственной “католической республикой” в составе СССР, а Гродненская и западные районы Витебской области – это регионы с наибольшим числом Римско-Католических костёлов и парафий на конфессиональной карте Беларуси. Тут же следует вспомнить географию влияния Униатской Церкви на территории Украины; характер региональной дифференциации, которой в целом совпадает с вектором полярности региональных показателей ОРЗ (неопубликованные данные).

Совпадение проявлений конфессиональной географии с ареалом отличительной эпидемиологической интенсивности острой вирусной инфекции исходно можно было бы отнести к случайным событиям, не связанных между собой в причинно-следственном взаимоотношении. Однако это не позволяет сделать уже накопленные сведения о многоуровневом влиянии религиозности на различные показатели здоровья популяции. Причём, дальнейший поиск практически значимых решений в этой области представляется весьма обещающим. Следует помнить, что результаты любых эпидемиологических исследований не могут иметь доказательной значимости, однако они способны определить направленность и задать рамки дальнейшему поиску.

Связь региональных показателей ОРЗ с приверженностью населения к католической вере может объясняться сразу в нескольких направлениях.

Возможно, что данная группа населения обладает особыми психологическими характеристиками, особой устойчивостью к действию неблагоприятных психо-эмоциональных воздействий, которые способны ослаблять резистентность к инфекции. Приверженность доктрине Католической Церкви способно наделять личность духовным равновесием: “Мир Господа нашего да будет всегда с вами. Приветствуйте друг друга с миром и любовью“. Влияние механизмов психосоциальной природы в генезе развития острых вирусных заболеваний сегодня находит широкое признание [20,21,24,31].

В отличие от выше представленной психо-эмоциональной и идеалистической трактовки рассматриваемая зависимость может иметь и сугубо материальную интерпретацию. Данные многих социологических исследований свидетельствуют о том, что приверженцы католической веры отличаются большей церковной дисциплиной (в сравнении, с православными); они чаще посещают богослужения и участвуют в евхаристии [1,2]. С эпидемиологической точки зрения, в данной группе частота контактов будет выше. Кроме того, посещение костёла сопровождается целованием распятия, окроплением святой водой, рассасыванием облаток. Во многих случаях такое поведение предполагает передачу инфекции. Анализ святых источников и святой воды, используемой в костёлах, часто выявляет высокий уровень микробного обсеменения [27]. Можно предполагать, что регулярное посещение костёла и участие в религиозных таинствах ведёт к напряжению индивидуального иммунитета и способствует формированию отличительных характеристик коллективного иммунитета, которые обуславливает повышение уровня резистентности к острой вирусной инфекции в эпидемический период. Иными словами слова Христа “не то, что входит в уста, оскверняет человека, но то, что выходит из уст, оскверняет человека” [Мф 15:12], помимо духовной значимости могут находить сугубо физиологическое истолкование. И хотя теоретическое оформление указанной гипотезы выглядит достаточно “хрупким”, следует подумать над тем, какой реальной значимостью она наделена в плане сохранения здоровья индивида и популяции. Потенциал этой гипотезы будет выглядеть ещё более предпочтительным, если мы попробуем обратиться к альтернативным (и, судя по всему, немногочисленным) способам интерпретации “Литовского феномена”.

В качестве конкурирующей гипотезы могут выступать отличительные особенности генетической структуры, и связанные с ними иммунофизиологические характеристики населения, сформированные в ходе исторического развития рассматриваемого региона. Население Литовской Республики и население северных регионов Беларуси демонстрирует генетическую близость и сходство по ряду морфофизиологических характеристик [13,17]. Это сходство обусловлено особенностями формирования и взаимодействия древних этнических групп (древних балтских и славянских племён) на территории современной Беларуси, а также государственной общностью территории в течение длительного исторического периода. Ряд исследований свидетельствуют о том, этно-генетический фактор может быть ответственным за формирование региональных особенностей в уровне заболеваемости и смертности в Беларуси (от неинфекционных причин) [8,25].

Сегодня широко обсуждается возможность влияния иммуногенетических механизмов в процессе взаимодействия организма хозяина и вирусов, эти же механизмы способны определять характеристики эпидемиологической интенсивности ОРЗ [27,29,32]. Следуя логике предложенной гипотезы, в генетическом материале популяции Литовской Республики и северных регионов Беларуси (Гродненской области) возможно наличие особых протективных факторов, обуславливающих устойчивость к ОРЗ в эпидемиологический период.

Обращение к историческому прошлому в развитии регионов помимо значимости общих характеристик генетической структуры популяций, имеющих общность в этнической истории, предполагает значимость хода всей последующей истории (эпидемиологической истории популяций) на формирование отличительной иммунологической структуры населения [14].

Перспективы представленной “генетической” гипотезы, в сравнении с предыдущей, выглядят ещё более скромно. Ей противоречат даже некоторые из результатов проведенного сравнения, и, в первую очередь, относительно высокий уровень заболеваемости в Латвии – в популяции близкой к литовской по своим генетическим характеристикам, в которой следовало бы ожидать действие подобных же протективных механизмов.

Настоящее исследование базировалось на эпидемиологической статистике регионов СССР, однако несомненный интерес представляет анализ региональных показателей на территории западного соседа Литвы и Беларуси – Польши. Такой интерес оправдан, если принять во внимание существование градиента пространственной дифференциации уровня ОРЗ в направлении с востока на запад на территории Украины и Беларуси. В системе здравоохранения ПНР, как и в других восточно-европейских странах, была налажена региональная эпидемиологическая отчётность о заболеваемости ОРЗ и гриппом. Имеющиеся данные свидетельствуют о том, заболеваемость в западных регионах Польши была несколько выше, чем в восточных, т.е. пространственный градиент заболеваемости меняет своё направление [5]. Опять же в западных регионах Польши выше уровень урбанизации и меньше религиозная активность населения, поэтому попытки определить значимость каждого из этих факторов изолировано, пользуясь лишь доступными популяционными данными, представляются ограниченными. В то же время, сам факт, что заболеваемость ОРЗ несколько ниже в восточных воеводствах Польши не противоречит сведениям о пространственной континуальности “Литовского феномена”.

Можно с уверенностью сказать, что представленные в работе эпидемиологические данные больше вносят загадок в сферу отношений человека и вирусов, чем дают какие-то конкретные ответы. Тем не менее, одним из достоинств этого исследования следует считать уже само указание на необходимость введения ограничений в использование односторонних исследовательских подходов и кажущихся незыблемыми интерпретационных схем.

Список литературы

1. Авсиевич, М.Т., Земляков, Л.Е., Савостенок, П.Н. Религия в условиях социальных перемен в Беларуси. Методические рекомендации. Минск, Министерство образования, 1999. 58 с.
2. Безнюк, Д.К. Состояние и специфика современной религиозной ситуации в Беларуси. Социологические исследования. 2006; №2: 128-135.
3. Гундаров, И.А., Полесский, В.А. Психогенные механизмы инфекционной заболеваемости и смертности населения. Главврач.2011; №5: 53 -57.
4. Дюркгейм Э. Самоубийство: социологический этюд. Санкт-Петербург, Cоюз, 1998. 492 с.
5. Жабицкий В., Семков Р. Эпидемия гриппа в Польше в конце 1972 и в начале 1973 года. / Эпидемиология и профилактика гриппа в социалистических странах. Материалы 1 совещания экспертов соц. стран по гриппу (март 1973 г.) ВНИИ гриппа МЗ СССР,1975. с. 110-112.
6. Иванников Ю.Г., Карпухин Г.И., Маринич И.Г. Эпидемия гриппа А (H3N2) 1983 года в СССР / Этиология и эпидемический процесс при гриппе в современных условиях. Отв. Ред. Г.И. Карпухин Ленинград, ВНИИ гриппа Минздрава СССР, 1985. с. 133- 139.
7. Иванников, Ю.Г., Исмагулов, А.Т. Эпидемиология гриппа. Алма-Ата: Казахстан, 1983. 204 с.
8. Кандрычын С. Брэсцкая i Вiцебская вобласцi як два палюсы ментальнай прасторы Беларусi. Психиатрия, психотерапия и клиническая психология. 2012; № 1: 122-146.
9. Кандрычын С. Рэзістэнтнасць папуляцыі як псіхасацыяльны феномен? Прыклад дыферэнцыяцыі ўзроўню захворваемасці на рэспіраторныя інфекцыі ў Беларусi. Медицинские новости. 2014; № 3: 36-42.
10. Кондричин С.В. О некоторых методологических аспектах статистического анализа заболеваемости острыми респираторными инфекциями и гриппом в Беларуси. Медицинская статистика и оргметодработа в учреждениях здравоохранения. 2014; № 2: 10-15.
11. Лисицын Ю.П. Здоровье населения и современные теории медицины. М.: Медицина, 1982. 326 С.
12. Лисицын Ю.П., Петленко В.П. Детерминационная теория медицины. СПб.: Гиппократ, 1992. 416 с.
13. Мiкулiч А. Беларусы ў генетычнай прасторы. Мiнск: Тэхналогiя, 2005.137 с.
14. Маринич И. Г. Количественные закономерности эпидемиологии гриппа и острых респираторных заболеваний. Автореф. дис. док. мед. наук. Москва, 1980.
15. Маринич, И.Г., Лукьянов, Ю.В., Нооль, Л.А. Влияние некоторых социальных факторов на уровень заболеваемости гриппом и острыми респираторными инфекциями в городах СССР. Проблемы гриппа и острых респираторных заболеваний.1977; 20: 17-22.
16. Рубис, Л.В, Масюк В.С., Хурцилова, О.Г., Щербо, А.П. Природные и социальные факторы риска заболеваемости острыми респираторными инфекциями. Эпидемиология и инфекционные болезни. 2008; № 5: 34-37.
17. Саливон И. И., Тегако Л. И., Микулич А. И. Очерки по антропологии Белоруссии. Минск, Наука и техника, 1976 . 267 с.
18. Шадрин А.С., Маринич И.Г., Иванников Ю.Г., Циценко Г.В. Влияние некоторых социальных и климато-географических факторов на эпидемический процесс при гриппе и острых респираторных заболеваниях / Эпидемиология, иммунология и профилактика респираторных вирусных заболеваний. Ленинград, МЗ СССР, Всесоюзный НИИ гриппа, 1971. С. 5-11.
19. Becker S.O., Woessmann L. Knocking on heaven’s door? Protestantism and suicide. Warwick economic research papers. Cesifo working papers No. 3499, 2011. Access on: www2.warwicK.ac.uK
20. Cohen, S., Alper, C. M., Doyle, W. J., et.al. Positive emotional style predicts resistance to illness after experimental exposure to rhinovirus or influenza A virus.
    Psychosomatic Medicine. 2006; 68 (6): 809-815.
21. Cohen, S., Doyle, W. J., Skoner, D. P., et al. Social ties and susceptibility to the common cold. JAMA. 1997; 277 (24): 1940-1944.
22. Dobrowolski K. 1967. Teoria podłoża historycznego W: K. Dobrowolski. Studia z pogranicza historii i socjologii. Wrocław. Zakład Narodowy im. Ossolińskich. S. 5-51. (in Polish).
23. Elliot AJ. Syndromic surveillance: the next phase of public health monitoring during the H1N1 influenza pandemic? Euro Surveill. 2009; 14(44):pii=19391. Available online: http://www.eurosurveillance.org/ViewArticle.aspx?ArticleId=19391
24. Falagas M.E., Karamanidou C., Kastoris A.C., et. al. Psychosocial factors and susceptibility to or outcome of acute respiratory tract infections. International journal of tuberculosis and lung disease. 2010; 14 (2): 141-148.
25. Kandryčyn S. Geografia społeczna i kontury historii: Podziały historyczne Białorusi w świetle danych statystyki społecznej, medycznej i demograficznej. Warszawa: Semper, 2008. 170 s. (in Polish).
26. Karlas A, Machuy N, Shin Y, et.al. Genome-wide RNAi screen identifies human host factors crucial for influenza virus replication. Nature. 2010, 463 (7282): 818-22.
27. Kirschner A.K.T., Atteneder M., Schmidhuber A., et.al. Holy springs and holy water: underestimated sources of illness? Journal of Water & Health. 2012; 10 (3): 349-357.
28. Krzywicki, L. Idea a życie. W: Studia Socjologiczne. Warszawa: PIW. 1951. S. 41 – 149. (in Polish).
29. Miyairi I., DeVincenzo J.P. Human Genetic Factors and respiratory syncytial virus disease severity. Clin. Microbiol. Rev. 2008; 21 (4): 686-703.
30. Torgler B., Schaltegger Ch. A. Suicide and religion: New evidence on the differences between Protestantism and Catholicism. CREMA Working paper. 2012; No 2012-12. Access on www.crema-research.ch
31. Turner-Cobb J. M., Steptoe A. Psychosocial influences on upper respiratory infections illness in children. Journal of Psychosomatic Research. 1998; 45 (4): 319-30.
32. Zhang L, Katz J. M, Gwinn M, et. al. Systems-based candidate genes for human response to influenza infection. Infect Genet Evol. 2009; 9(6): 1148-57.

References

1. Аvsiеvich M.T., Zеmlyakоv L.Е., Sаvоstionоk, P.N. Religion in the time of social change in Belarus: Guidelines. Minsk: Ministry of Education, 1999. 58 p. (in Russian)
2. Bеznyuk D.K. State and specific of religion life in the modern Belarus. Sоciоlоgichеskiе isslеdоvаniya. 2006; №2: 128-135. (in Russian)
3. Gundаrоv, I.А., Pоlеsskij, V.А. Psychogenic mechanisms of population mobility and mortality. Glаvvrаch. 2011; №5: 53 -57. (in Russian).
4. Durkheim E. Suicide: a study in sociology. Sаnkt-Pеtеrburg, Sоuz, 1998. 492 p. (in Russian).
5. Zhаbickij V., Sеmkоv R. Epidemiology of influenza in Poland at the end of 1972 – beginning of 1973. In Epdеmiоlоgiya i prоfilаktikа grippa v sоciаlistichеskikch strаnаkch: Proceedings of the scientific conference. VNII grippa MZ SSSR, 1975. p 110-112. (in Russian).
6. Ivаnnikоv YU.G., Kаrpukchin G.I., Mаrinich I.G. Epidemiology of influenza type А (H3N2) in 1983 in USSR. In. Etiоlоgiya i epidеmichеskij prоcеss pri grippе v sоvrеmеnnykch uslоviyakch. Ed. by G.I. Kаrpukchin. Lеningrаd, VNII grippа Minzdrаvа SSSR, 1985: p. 133- 139. (in Russian).
7. Ivаnnikоv Yu.G., Ismаgylоv, А.T. Epidemiology of influenza. Аlmа-Аtа: Kаzаkchstаn, 1983. 204 p. (in Russian).
8. Kаndrychyn S. Brest and Vitebsk regions as two poles of the mental space of Belarus. Psikchiаtriya, psikchоtеrаpiya i klinichеskаya psikchоlоgiya. 2012; № 1: 122-146. (in Russian).
9. K а ndrychyn S. The resistance of population as psychosomatic phenomenon? On the example of regional differentiation of acute respiratory morbidity rates in Belarus. Mеdicinskiе nоvоsti. 2014; № 3: 36-42. (in Belarusian).
10. Kоndrichin S.V. Some methodological aspects of statistic analysis of acute respiratory infections and influenza morbidity in Belarus. Mеdicinskаya stаtistikа i оrgmеtоdrаbоtа v uchrеzhdеniyakch zdrаvооkchrаnеniya. 2014; № 2: 10-15. (in Russian).
11. Lisicyn Yu.P. Population health and the modern theories of medicine. Moscow: Mеdicinа, 1982. 326 p. (in Russian).
12. Lisicyn Yu.P., Pеtlеnkо V.P. The determinist theory of medicine. Sankt-Petersburg: Gipocrat, 1992. 416 p. (in Russian).
13. Mikulich А. Belarusians in the genetic space. Minsk: Tekchnаlоgiya, 2005 . 137 p. (in Belarusian).
14. Mаrinich I. G. The quantitative regularities in epidemiology of acute respiratory infections and influenza. Doctoral dissertation abstracts. Moscow, 1980. (in Russian).
15. Mаrinich I.G., Luk’yanоv Yu.V., Nооl’ L.А. The influence of some social factors on the level of acute respiratory infections and influenza morbidity in the cities of USSR. Prоblеmy grippа i оstrykch rеspirаtоrnykch zаbоlеvаnij. 1977; 20: 7-22. (in Russian).
16. Rubis L.V, Mаsyuk V.S., Kchurcilоvа, О.G., Schеrbо, А.P. Natural and social risk factors in acute respiratory infections morbidity. Epidеmiоlоgiya i infеkciоnnyе bоlеzni. 2008; № 5: 34-37. (in Russian).
17. Sаlivоn I. I., Tеgаkо L. I., Mikulich А. I. The study on anthropology of Belarus. Minsk, Nаukа i tеkchnikа, 1976. 267 p. (in Russian).
18. Shadrin А.S., Mаrinich I.G., Ivаnnikоv Yu.G., Cicеnkо G.V. The influence of some social and climatic factors on epidemiology of influenza and acute respiratory infections. In. Epidemiologiya, immunоlоgiya i prоfilаktikа rеspirаtоrnykch virusnykch zаbоlеvаnij. Lеningrаd: MZ SSSR, Vsеsоyuznyj NII grippа, 1971. p.5-11. (in Russian).
19. Becker S.O., Woessmann L. Knocking on heaven’s door? Protestantism and suicide. Warwick economic research papers. CESifo working papers No. 3499, 2011. Access on: www2.warwicK.ac.uK
20. Cohen, S., Alper, C. M., Doyle, W. J., et.al. Positive emotional style predicts resistance to illness after experimental exposure to rhinovirus or influenza A virus. Psychosomatic Medicine. 2006; 68 (6): 809-815.
21. Cohen, S., Doyle, W. J., Skoner, D. P., et al. Social ties and susceptibility to the common cold. JAMA. 1997; 277 (24): 1940-1944.
22. Dobrowolski K. 1967. Teoria podłoża historycznego W: K. Dobrowolski. Studia z pogranicza historii i socjologii. Wrocław. Zakład Narodowy im. Ossolińskich. S. 5-51. (in Polish).
23. Elliot AJ. Syndromic surveillance: the next phase of public health monitoring during the H1N1 influenza pandemic? Euro Surveill. 2009; 14(44):pii=19391. Available online: http://www.eurosurveillance.org/ViewArticle.aspx?ArticleId=19391
24. Falagas M.E., Karamanidou C., Kastoris A.C., et. al. Psychosocial factors and susceptibility to or outcome of acute respiratory tract infections. International journal of tuberculosis and lung disease. 2010; 14 (2): 141-148.
25. Kandryčyn S. Geografia społeczna i kontury historii: Podziały historyczne Białorusi w świetle danych statystyki społecznej, medycznej i demograficznej. Warszawa: Semper, 2008. 170 s. (in Polish).
26. Karlas A, Machuy N, Shin Y, et.al. Genome-wide RNAi screen identifies human host factors crucial for influenza virus replication. Nature. 2010, 463 (7282): 818-22.
27. Kirschner A.K.T., Atteneder M., Schmidhuber A., et.al. Holy springs and holy water: underestimated sources of illness? Journal of Water & Health. 2012; 10 (3): 349-357.
28. Krzywicki, L. Idea a życie. W: Studia Socjologiczne. Warszawa: PIW. 1951. S. 41 – 149. (in Polish).
29. Miyairi I., DeVincenzo J.P. Human Genetic Factors and respiratory syncytial virus disease severity. Clin. Microbiol. Rev. 2008; 21 (4): 686-703.
30. Torgler B., Schaltegger Ch. A. Suicide and religion: New evidence on the differences between Protestantism and Catholicism. CREMA Working paper. 2012; No 2012-12. Access on www.crema-research.ch
31. Turner-Cobb J. M., Steptoe A. Psychosocial influences on upper respiratory infections illness in children. Journal of Psychosomatic Research. 1998; 45 (4): 319-30.
32. Zhang L, Katz J. M, Gwinn M, et. al. Systems-based candidate genes for human response to influenza infection. Infect Genet Evol. 2009; 9(6): 1148-57.

Добавить комментарий

Пожалуйста оставляйте комментарии только по теме. Вы можете оставить свой комментарий любым браузером кроме Internet Explorer старше 6.0
Имя:
E-mail
Комментарий:
Код:*