В.Г. Семенова, Т.П. Сабгайда, Н.С. Гаврилова, Г.Н. Евдокушкина
ФГБУ "Центральный научно-исследовательский институт организации и информатизации здравоохранения" Минздрава России

Health loss in Russia, Belarus and Ukraine during post-soviet period: comparative analysis
V.G. Semenova, T.P. Sabgayda, N.S. Gavrilova, G.N. Evdokushkina
Federal Research Institute for Health Organization and Informatics of Ministry of Health of the Russian Federation, Moscow

Резюме. Целью настоящей статьи было выявление общих и специфических закономерностей трендов потерь здоровья населения России, Белоруссии и Украины в контексте социально-экономических сдвигов постсоветского периода.

Исследование опирается на показатели смертности населения Украины и Белоруссии, представленные в базе European mortality database. Российские показатели основаны на данных Росстата, рассчитанных в среде ФАИСС- Потенциал.

Сравнительный анализ изменения медико-демографической ситуации в 3 славянских странах в 1990-2011 гг. показал, во-первых, что общие, генеральные тренды изменения продолжительности жизни в этот период были одинаковыми: резкое снижение продолжительности жизни на первом этапе реформ, кратковременные разнонаправленные тенденции в 1995-2005 гг., выход из кризиса после 2005 г.

Во-вторых, специфика 3 стран проявилась в темпах изменения продолжительности жизни, при этом на этапе проведения экономических реформ наиболее щадящей оказалась белорусская модель, приведшая к минимальным потерям продолжительности жизни и к наиболее раннему выходу из кризиса, наиболее жесткой – российская, максимально либеральная модель. Однако во второй половине нулевых годов белорусская модель экономики постепенно утрачивает свою эффективность, что выразилось в самых низких темпах роста продолжительности жизни.

В последние годы исследования (2008-2011 гг.) наиболее высокие темпы роста продолжительности жизни, носящие скачкообразный характер (2008-2009 гг.) выявлены на Украине, при этом год резкого роста показателя совпал с годом резкого (и одномоментного) роста доходов украинского населения.

В-третьих, в 1990-2005 гг. закономерности изменения продолжительности жизни населения Украины в целом были схожи с российскими, в Белоруссии же в 1995-2005 гг. они носили скорее стагнационный характер.

В-четвертых, во всех 3 странах эти изменения продолжительности жизни определялись в первую очередь изменением смертности трудоспособного населения.

В свою очередь, тенденции изменения смертности трудоспособного населения не были случайными, на всех этапах исследования они определялись соответствующим изменением смертности от всех ведущих причин. Исключением во всех 3 странах оказались новообразования, смертность от которых устойчиво снижалась с середины 1990-х годов.

В-пятых, во всех 3 странах, начиная с 1990 г., наблюдалось нарастание совокупной значимости экзогенных патологий (болезней органов дыхания, пищеварения, инфекционных заболеваний, неточно обозначенных состояний), и только на Украине в последние годы исследования наметился сдвиг в сторону их снижения.

При этом в структуре смертности всех 3 стран происходило нарастание вклада болезней органов пищеварения на фоне снижения доли болезней органов дыхания, вследствие чего болезни органов пищеварения вышли на 4-е место, сдвинув болезни органов дыхания на 5-е в России и Белоруссии, а на Украине – на 6-е место. Представляется, что это может быть следствием общего для 3 стран, доминирующего фактора риска – злоупотребления алкоголем.

Ключевые слова: Россия, Украина, Белоруссия, продолжительность жизни, смертность, ведущие причины смерти, сравнительный анализ смертности.

Abstract. The aim of the study was to identify general and specific regularities of health loss trends in Russia, Belarus and Ukraine in the context of social and economic changes during the post-Soviet period.

The study is based on mortality data for Belarus and Ukraine presented in the European mortality database. The Russian data are based on the Rosstat data calculated using program FAISS-Potential.

The comparative analysis of changes in medical and demographic situation in these three slavic countries in 1990-2011 showed the following. First, general trends in life expectancy dynamics were the same during this period and were characterized by a sharp decline in life expectancy during the first phase of the reforms, followed by short-time differently directed trends in 1995-2005 and overcoming of the crisis after 2005.

Second, specifics of those three countries manifested in rates of life expectancy changes, however, at the initial phase of economic reforms the Belarus model turned out to be least stressful resulting in minimal loss and early crisis recovery. The Russian model that was the utmost liberal one, turned out to be most severe

However, in the second half of the 2000s the Belarus economic model was gradually loosing its efficiency resulting in the lowest rates of life expectancy growth.

During the latest years under study (2008-2011) the highest rates of life expectancy, however, of uneven growth (2008-2009), were registered in Ukraine. The year of sharp increase of this indicator coincided with the sharp and one-time growth of income of the Ukrainian population.

Third, in 1990-2005, regularities of life expectancy changes in Ukraine were similar to those in Russia. On the contrary, in Belarus they stagnated in 1995-2005.

Fourth, in all three countries those life expectancy changes were mainly determined by changes in working population mortality.

In their turn, trends in changes in working population mortality were not accidental; they were determined by relevant changes in mortality from all leading death causes throughout all periods under study.

The only exception in all three countries was neoplasms, mortality caused by neoplasms has been gradually decreasing since mid 1990s.

Fifth, all three countries have seen a growing cumulative effect of exogenous pathologies since 1990s (respiratory, digestive diseases, infectious diseases and ill-defined conditions). Only Ukraine demonstrated their reduction during the latest years under study.

A growing input of digestive diseases in the mortality structure in all three countries was reported against the background of reduced share of respiratory diseases. As a result, digestive diseases ranked fourth descending respiratory diseases to the 5^th place in Russia and Belarus and even down to the 6^th place in Ukraine.

It seems to be the consequence of the leading risk factor – alcohol abuse, which is common for all three countries.

Keywords: Russia, Ukraine, Belarus, life expectancy, mortality, leading death causes, comparative analysis of mortality.

Отмеченный в настоящее время устойчивый рост продолжительности жизни российского населения оказался неожиданностью для большинства отечественных и зарубежных исследователей. Уникальность ситуации заключается, во-первых, в том, что позитивные тенденции продолжительности жизни, сформировавшиеся в середине нулевых годов, удалось сохранить в период экономического кризиса, во-вторых, позитивные тренды оказались самыми устойчивыми за последние 50 лет [11, 20].

Однако открытым остается вопрос: являются ли эти процессы специфическими для России или они отражают закономерности, общие для стран, переживших (и переживающих) сходные процессы социально-экономической трансформации?

Особенно показательным в этом контексте является анализ ситуации в двух других славянских государствах – на Украине и в Беларуси: во-первых, при подобном сравнении во многом снимается вопрос об этнокультурных факторах, во-вторых, речь идет о государствах, изначально находящихся на сходном уровне экономического развития.

При этом нельзя забывать, что если в последнее советское десятилетие изменения в 3 республиках определялись сходными реформами, (горбачевские антиалкогольная кампания и перестройка), то после распада Советского Союза социально-экономические преобразования происходили в этих странах по разным моделям: в России она была максимально либеральной и реализовывались под девизом «Рынок решает все»; на Украине реформирование происходило по сходной модели, но в менее жесткой форме; в Белоруссии же реформы проводились под достаточно жестким контролем государства [22]. После 2000 г. во всех 3 странах отметился экономический подъем с сохранением контроля государства в Белоруссии, усилением его в России и достаточно разнонаправленными процессами на Украине, во многом прерванный глобальным экономическим кризисом 2008 г.

Отметим, что экономические последствия кризиса максимально сказались на Белоруссии, где в 2009 г. была проведена почти 2-кратная девальвация белорусского рубля.

Тем не менее, во всех 3 странах в социальном контексте нулевые годы, особенно на фоне 1990-х, сопровождались ростом благосостояния населения, выразившимся как в росте зарплат, так и в снижение доли населения, проживающего за чертой бедности. Отметим также, что в нулевые годы впервые во всех 3 странах стала проводиться осознанная демографическая политика, причем рост продолжительности жизни как одна из задач указывался во всех стратегических документах [22].

Эти изменения не могли не сопровождаться достаточно серьезными демографическими последствиями.

В последнее время появились отдельные исследования по Украине [15, 16, 18 и др.] и Белоруссии [4, 21, 28 и др.], но только в одном был проведен детальный сравнительный анализ процессов, проходивших в 3 странах, однако его итоги ограничивались серединой нулевых годов [22].

Целью настоящей статьи было выявление общих и специфических закономерностей трендов потерь здоровья населения России, Белоруссии и Украины в контексте социально-экономических сдвигов постсоветского периода.

При этом следует учесть, что анализ изменений последнего десятилетия был бы неполным без оценки предшествующих сдвигов позднесоветского и первого постсоветского десятилетия (соответственно 1981-1990 и 1990-2000 гг.). Поскольку ситуация в 1981-1990 гг. была достаточно подробно освещена [22], в настоящей статье анализ смертности в этот период проводиться не будет. Укажем, однако, что автор отметил сходство закономерностей изменения смертности населения 3 славянских республик в этот период, причем эффект антиалкогольной кампании оказался максимальным в России и минимальным в Белоруссии: выигрыш составил в 1984-1987 гг. 3,1 года у мужчин и 1,3 года у женщин против 1,4 и 0,5 года соответственно. Изменение ситуации в 1990-е годы будет проанализировано, т.к. его результаты представляются существенными в контексте сдвигов следующего десятилетия.

Исследование базировалось на данных по Беларуси и Украине, приведенных в базах European mortality database и «Здоровье для всех» [7, 8]. Поскольку данные по смертности от отдельных причин в Белоруссии ограничиваются 2009 г., сравнение нозологической картины смертности в 3 странах будут опираться на показатели 2009 г., сравнение ситуации в России и на Украине – на показатели 2011 г. Российские показатели после 1989 г. основаны на данных Росстата, рассчитанных в среде ФАИСС-Потенциал. Российские показатели до 1989 г. основаны расчетах Ж. Валлена, Ф. Милле и В.М. Школьникова (1996) [17].

Из рис. 1 видно, что наметившееся во второй половине 1980-х годов снижение продолжительности жизни в первой половине 1990-х годов превратилось в ее падение: минимум показателя в России был зафиксирован в 1994 и у мужчин и у женщин, на Украине – в 1995 г. и у мужчин и у женщин, в Белоруссии – в 1995 г. у мужчин и в 1996 г. – у женщин, и с 1990 г. в России показатель снизился на 6 лет у мужчин и на 3,2 года у женщин, на Украине – на 4,4 и 2,4 года, в Белоруссии – на 3,4 и 1,9 года соответственно.

Начавшиеся формироваться после 1994 г. позитивные тенденции в России были прерваны дефолтом 1998 г. Интересно, что на Украине в 1998 г. также началось снижение продолжительности жизни в мужской, стагнация – в женской популяции. В Белоруссии же после 1995 г. формируются флуктуационные изменения показателя и в мужской, и в женской популяции, продлившиеся 7 лет, до 2002 г.

В целом же в 1990-2000 гг. во всех 3 странах наблюдалось сокращение продолжительности жизни, наиболее существенное – на 4,6 года в мужской и на 2,1 года в женской популяции – в России. На Украине продолжительность жизни сократилась на 3,4 и 1,4 года. Менее всего пострадала Белоруссия, где продолжительность жизни сократилась на 2,9 и 1,1 года соответственно. Таким образом, можно констатировать, что реформы 1990-х годов были проведены в наиболее жесткой для населения форме в России, максимально щадящей – в Белоруссии.

Первая половина нулевых годов у мужского населения всех 3 стран характеризуется стагнацией продолжительности жизни, из которой первой – в 2002 г. – стала выходить Белоруссия, после 2005 г. – Россия. Дольше всего – до 2007 г. – стагнационные процессы затянулись на Украине. В женской популяции формирование позитивных тенденций в Белоруссии началось в 2002 г., в России – в 2003 г., позднее всего – в 2005 г. – на Украине. Таким образом, первое пятилетие нулевых годов привело в России и Белоруссии к снижению продолжительности жизни мужчин на 0,1 и 0,4 года и росту показателя у женщин на 0,2 и 0,3 года соответственно. Наименее благоприятно складывалась ситуация на Украине, где показатели снизились соответственно на 0,8 и 0,3 года.

После периода стагнации позитивные тенденции сложились не только в России, но и в Белоруссии и на Украине, однако в 2005-2011 гг. максимально (на 5,1 и 3,3 года) выросла продолжительность жизни в России, минимально – на 2,7 и 2,3 года – в Белоруссии. Рост продолжительности жизни населения Украины составил 4,5 и 2,6 года соответственно. Однако, если сравнивать ситуацию с 2008 г., когда Украина полностью исчерпала стагнационные процессы, именно она оказывается лидером по росту продолжительности жизни: в 2008-2011 гг. украинские показатели выросли на 3,7 и 2 года, российские – на 2,1 и 1,4 года, белорусские – на 0,9 и 0,8 годаⁱ. Феноменом Украины, ее спецификой представляется скачкообразный рост показателя в 2008-2009 гг.: за год показатель вырос более чем на 2 года у мужчин и почти на год – у женщин.

Вследствие этого в 2000-2011 гг. продолжительность жизни российского населения выросла на 4,9 и 3,4 года, украинского – на 3,7 и 2,4 года, белорусского – на 2,2 и 2,6 года.

В целом же в 1990-2011 гг. продолжительность жизни в России выросла соответственно на 0,4 и 1,4 года, на Украине – на 0,4 и 1 год, в Белоруссии у мужчин наблюдалось снижение показателя на 0,7 года, у женщин – рост на 1,6 года. При этом во всех 3 странах показатели 2011 г. являются максимальными за весь постсоветский период.

В течение всего периода исследования продолжительность жизни населения Белоруссии была, как правило, максимальной, России – минимальной, Украина занимала промежуточное положение. Такая ранжировка соответствует исторически сложившимся позициям, отмеченным с первой российской переписи 1897 г. Однако вследствие разного времени и темпов выхода из кризиса в последние годы продолжительность жизни украинок практически не отличается от показателей жительниц России, с одной стороны, с другой – продолжительность жизни украинцев в 2010-2011 гг. оказалась выше (хотя и весьма незначительно), нежели белорусов.

Укажем также, что на фоне резкого падения продолжительности жизни в России эти различия вырастали до максимальных (так, в 1994 г. они составили соответственно 4,7 и 1,8 года по сравнению с Украиной и 5,8 и 3,3 года по сравнению с Белоруссией), однако с ростом российских показателей отставание России резко сокращается, составив в настоящее время соответственно 1,9 и 0,3 года по сравнению с Украиной и 1,5 и 1,7 года по сравнению с Белоруссией.

Таким образом, можно констатировать общность генеральных трендов продолжительности жизни в 3 славянских странах (падение показателей в период реформ и рост при стабилизации экономики), при относительном своеобразии (в Белоруссии – большем, на Украине – меньшем) кратковременных трендов 15-летия реформ.

Обсуждая изменения продолжительности жизни на европейском постсоветском пространстве, следует указать, что они определялись в первую очередь изменениями смертности трудоспособного населения соответствующих стран: несмотря на все катаклизмы последних десятилетий, младенческая и детская смертность на европейском постсоветском пространстве снижалась достаточно устойчиво, темпы изменения смертности населения пожилых возрастов кратно уступали темпам изменения смертности трудоспособного населения [2, 5, 6, 9-11, 22, 25 и др.].

Именно поэтому предметом исследования в данной статье является динамика и нозологический профиль населения трудоактивныхⁱⁱ возрастов (25-64 года) в 3 славянских странах – России, Белоруссии и на Украине: с одной стороны, в эту группу входят лица, закончившие ВУЗы, с другой – «молодые пенсионеры», продолжающие трудовую деятельность.

Анализируя динамику смертности 25-64-летнего населения России, Украины и Белоруссии, следует обратить внимание, во-первых, на сходство ее с динамикой продолжительности жизни и, во-вторых, как следствие, на сходство закономерностей изменения показателей на Украине и в России. Это делает избыточным подробный анализ общих закономерностей динамики смертности в 3 странах. Укажем только, что в наиболее интересующий нас период, в 2005-2009 гг. наиболее благоприятно складывалась ситуация в России (снижение смертности на 24,2% у мужчин и 21,1% у женщин), наименее выраженными позитивные тенденции оказались в Белоруссии (снижение показателей на 13,3% и 13,6% соответственно). Украина, где к 2009 г. позитивные тенденции только формировались, заняла промежуточное положение (снижение показателей на 20,8% и 16,5%). Однако в 2008-2009 гг. темпы снижения смертности 25-64-летнего населения Украины оказались рекордными и составили 16,1% и 11,5% против 6% и 4,5% в России и 1,1% и 0,9% в Белоруссии: подобные темпы снижения смертности не были отмечены после 2005 г. ни в России, ни в Белоруссии.

Вследствие этого в последние годы исследования (2008-2011 гг.) темпы снижения смертности украинского населения более чем двукратно превышали российские (26,4% против 12,8% у мужчин и 21,6% у женщин).

Таким образом, по итогам 2005-2011 г. темпы снижения смертности трудоспособного населения в России и на Украине были практически одинаковыми (29,7% против 30,5% и 25,9% против 26% соответственно).

В целом же в 1990-2009 гг. смертность 25-64-летних мужчин минимально (на 18,9%) выросла в России, максимально (на 24,6%) – в Белоруссии на фоне 20,4%-ного роста показателя на Украине. В женской популяции ситуация была противоположной: минимальный (5,8%-ный) рост в Белоруссии против максимального (13,8%-ного) роста в России на фоне 12,2%-ного роста смертности украинок. Однако по итогам 1990-2011 гг. наименьшими оказались потери на Украине: у мужчин смертность выросла на 5,7% против 10,3% в России, у женщин наблюдалось 0,6%-ное снижение показателя против его 6,8%-ного роста в России.

Динамика смертности трудоспособного населения России и Украины от болезней системы кровообращения характеризуется закономерностями, отмеченными для общей смертности в этой возрастной группе (рис. 3). В Белоруссии же следует отметить не всегда последовательный рост смертности в мужской популяции в 1997-2002 гг. на 12%, до максимума, составившего 622,3 на 100000.

При этом в 1990-е годы в России сердечно-сосудистая смертность выросла максимально, в 1,5 раза у мужчин трудоспособных возрастов и на 38,9% - у их ровесниц, в Белоруссии – минимально, соответственно на 33,7% и 20,7%. Темпы роста показателей на Украине были близки к российским (46,8% и 30,6% соответственно).

В первой половине нулевых годов во всех 3 странах сохранялись негативные тенденции смертности от сердечно-сосудистых заболеваний, причем темпы роста показателя в России и на Украине оказались сходными, особенно у мужчин (12,7% и 12,6% при росте смертности в женской популяции на 8,3% и 5,8%). В Белоруссии же темпы роста показателя у мужчин оказались минимальными (на 10,2%), у женщин же отмечено крайне незначительное (на 0,3%) снижение кардиологической смертности.

В 2005-2009 гг. позитивные тенденции были отмечены во всех 3 странах, причем максимально выраженными они были в России (снижение показателя соответственно на 25,3% и 28,8%), далее следовала Украина (снижение на 19,9% и 22,6%). Минимальными темпами (соответственно на 12,3% и 19,5%) снижалась смертность в Белоруссии, вследствие наметившегося рост а смертности в 2007-2009 гг. в мужской популяции и стагнацию показателя в женской популяции на фоне стабильного снижения их в России и на Украине. При этом следует подчеркнуть, что в последние годы исследования (2008-2011 гг.) темпы снижения смертности на Украине значительно превышали российские (25% против 13,3% у мужчин и 23,5% против 14,3% у женщин), что определяется в первую очередь 15,7%- и 13%-ным снижением показателя в 2008-2009 гг. (против 6,1%- и 7,7%-ного снижения его в России и 0,9%-ного роста смертности у белорусов и 2,8%-ного снижения у белорусок).

Вследствие этого за нулевые годы (2000-2009 гг.) сердечно-сосудистая смертность в России снизилась максимально, на 15,8% у мужчин и 22,9% у женщин, в Белоруссии – минимально (особенно у мужчин), на 3,4% и 19,8%. На Украине за десятилетие показатели снизились на 9,9% и 18,1%.

Таким образом, в 1990-2009 гг. темпы роста сердечно-сосудистой смертности у мужчин 3 славянских стран оказались достаточно близки (27,6% в России, 29,2% в Белоруссии и 32,3% на Украине), у женщин можно отметить сходство темпов роста смертности в России и на Украине (7,1% и 6,9%) при 3,2%-ном снижении в Белоруссии. Интересно, что по итогам 1990-2011 гг. потери российских и украинских мужчин оказались сходными (17,8% и 17,7%), в женской же популяции гораздо успешнее оказалась Украина (6%-ное снижение против 0,6%-ного в России).

Смертность от болезней системы кровообращения в течение всего периода исследования в России, как правило, была выше, нежели в Белоруссии и на Украине, сближаясь в период снижения показателей (1986-1991 гг., 1998 г.). Украинские и белорусские показатели были достаточно близки, причем если у мужчин Белоруссия, как правило, характеризовалась несколько более высокими, то у женщин – несколько более низкими, чем на Украине, уровнями смертности. Следует указать на сближение украинских и российских показателей в 2007-2008 гг. и на увеличивающийся выигрыш Украины в последние годы исследования: в 2011 г. он составил 16,2% в мужской и 9% в женской популяции.

Смертность трудоспособного населения 3 стран от новообразований характеризуется, с одной стороны, принципиально иными закономерностями динамики показателей, с другой – общностью тенденций – рост показателей до середины 1990-х годов и их снижением во второй половине исследования. При этом следует отметить незначительный (на 2,7%) рост смертности белорусских мужчин в 2007-2009 гг. (рис. 4).

В 1990-е годы везде отмечались позитивные тенденции, наиболее выраженные в России (снижение на 13,1% и 2,6%), наименее – в Белоруссии (1,9%- и 2,5%-ное снижение). Украина занимала промежуточное положение (9,5%- и 0,6%-ное снижение).

Позитивные тенденции продолжились и в нулевые годы, причем в России они резко снизились во второй половине десятилетия и у мужчин (11,3% против 5,9%) и у женщин (4,4% против 2,5%), на Украине – только у мужчин (7,5% против 6,7%), у женщин в 2000-2005 и 2005-2009 гг. темпы снижения были одинаковыми (2,6%), в Белоруссии наблюдалось крайне резкое снижение темпов сокращения онкологической смертности мужчин (12% против 1%) при ускорении позитивных тенденций у женщин (6,4% против 7,9%).

Таким образом, в 2000-2009 гг. у мужчин онкологическая смертность снизилась наиболее существенно в России (16,6% против 13% в Белоруссии и 13,7% на Украине), среди женщин лидером по снижению смертности оказалась Белоруссия (13,8%), далее следовали Россия и Украина (6,9% и 5,2% соответственно).

Отметим, что более выраженные позитивные тенденции Украины по сравнению с Россией в 2007-2011 гг. определяются, в том числе, и новообразованиями (4,1%- и 4,4%-ное снижение против 3,6% и 3,3%-ного).

В целом же в 1990-2009 гг. более всего выиграли российские мужчины (27,5%-ное снижение против 21,9%-ного у украинцев и 14,6%-ного у белорусов), в женской популяции – белоруски, онкологическая смертность которых снизилась на 16% против 9,3% у жительниц России и 5,8% - Украины. Более успешное развитие ситуации в России подтвердили и итоги 1990-2011 гг.: онкологическая смертность российского населения снизилась на 29,8% и 11,8% против 23,7% и 9,5% на Украине.

Отметим, что после 1996 г. различия в онкологической смертность мужчин трудоспособных возрастов в 3 странах становятся крайне незначительными: так, в 2009 г. искомые показатели варьировали от 208,9 в России до 219,9 в Белоруссии на 100000 искомого населения, в 2011 г. российские и украинские показатели практически сравнялись – 202,3 и 206 на 100000 соответственно.

В женской популяции после 1990 г. украинские показатели незначительно превышали российские, и в 2011 г. Украина отстала на 3,2%. Белорусские показатели в течение всего периода исследования были заметно ниже и российских и украинских, причем к 2009 г. выигрыш Белоруссии вырос до 19%.

Динамика смертности российского, украинского и белорусского населения трудоспособных возрастов от травм и отравлений характеризовалась закономерностями, весьма сходными с таковыми для болезней системы кровообращения (ср. рис. 3 и рис. 5).

Укажем, что в 1990-е годы более всего пострадала Россия, менее всего – Украина (рост на 62,7% и 66,1% против 44,2% и 39,5% соответственно), потери Белоруссии оказались близки к российским (рост на 60,9% и 58,4% соответственно).

В первое пятилетие нулевых годов хуже всего складывалась ситуация в Белоруссии, лучше всего – в России (рост показателей на 7,8% и 11,3% против соответственно 0,3% и 2%, с 0,8%- и 4,6%-ным ростом травматической смертности на Украине). В 2005-2009 гг. наиболее высокими темпами улучшалась ситуация на Украине, где смертность трудоспособного населения снизилась примерно на треть (на 32,1% в мужской и 33,4% в женской популяции) на фоне близких темпов снижения смертности в России (31,3% и 29,3% соответственно) и более чем вдвое меньших темпов снижения показателей в Белоруссии (15,4% и 14,9% соответственно). Особо следует отметить резкое ускорение позитивных тенденций на Украине в последние годы исследования: в 2008-2011 гг. искомые показатели снизились на 35,1% и 36% против 20,2%- и 19,4%-ного снижения в России, в основном за счет резкого (на 22,7% у мужчин и 23,9%-ного у женщин) снижения смертности в 2008-2009 гг. (в России в 2008 г. смертность снизилась на 8,9% и 6,8%, в Белоруссии – на 6,!% и 2,5% соответственно).

Вследствие подобной динамики в 2000-2009 гг. темпы снижения показателей на Украине и в России оказались близки (соответственно 31,6% и 33,4% против 31,3% и 29,3%), в Белоруссии – вдвое меньшими (15,4% и 14,9%).

Итоги 1990-2009 гг. оказались лучшими на Украине (снижение на 1,3% и 7,1% соответственно), худшими (рост более чем на треть и у мужчин и у женщин) – в Белоруссии, на фоне 11,7%- и 17,4%-ного роста травматической смертности в России. Еще более ощутимым выигрыш Украины становится очевидным по итогам 1990-2011 гг. – снижение показателей на 17,1% и 21,8% против 2,2%-ного снижения у российских мужчин и 1,6%-ного роста у женщин.

Отметим, что уровни украинской и белорусской смертности до середины 1990-х годов практически не различались, однако после 1995 г., вследствие различной динамики показателей, стал формироваться выигрыш Украины, составивший в 2009 г. 32,7% в мужской и 47% в женской популяции (против почти 8%-ного отставания Украины в 1981 г.). Российские показатели в течение всего периода исследования превышали и украинские и белорусские, однако по сравнению с Белоруссией проигрыш России заметно сократился, составив в 2009 г., проигрыш по сравнению с Украиной несколько сократился среди мужчин, составив в 2011 г. 46,6%, среди женщин практически не изменился, составив в 2011 г. 69,7% соответственно.

Изменение динамики смертности трудоспособного населения от болезней органов дыхания в целом характеризуется общими закономерностями, отмеченными для 3 стран (рис. 6). В 1990-е годы наибольший рост смертности (на 63,7% и 31,8% соответственно) наблюдался в России, на Украине смертность выросла на 42,1% и 8,2% соответственно. Менее всего пострадала Белоруссия, где смертность мужчин выросла на 23,1%, а женщин – снизилась на 26,2%. В первой половине нулевых годов негативные тенденции (рост показателей соответственно на 6,7% и 15,4%) отмечены в России, лучше всего (11,3%- и 11%-ное снижение показателей) отмечено на Украине. В Белоруссии в 2000-2005 гг. смертность также снизилась, хотя темпы и уступали украинским, особенно у мужчин (соответственно на 2,1%- и 10,7%).

В 2005-2009 гг. темпы снижения смертности мужчин в России и на Украине оказались близки (30,2% и 31,8%), при этом следует учесть, что в 2008-2009 гг. темпы снижения респираторной смертности на Украине кратно превышали таковые в России (22,7% против 6,1%). Вследствие этого наблюдалось специфическое для Украины ускорение позитивных тенденций в последние годы исследования: так, в 2008-2011 гг. искомые показатели снизились на 36,3% и 28,3% против 12,3%- и 4,5%-ного снижения, отмеченного в России.

В женской популяции в 2005-2009 гг. российские темпы снижения показателей значительно опережали украинские (15,1% против 6,5%). В Белоруссии смертность мужчин в 2005-2009 гг. снизилась на 22,1%. Ситуация в женской популяции представляется настолько неожиданной, что возникает сомнение в достоверности данных по последнему, 2009 г.: внезапно за год, в 2008-2009 гг., искомый показатель вырос более чем 2-кратно, с 7,3 до 15,5 на 100000. Вследствие этого в 2005-2009 г. смертность белорусских женщин от болезней органов дыхания выросла 1,5-кратно.

Таким образом, в 2000-2009 гг. наиболее успешно развивалась ситуация на Украине, где респираторная смертность снизилась на 39,4% и 16,8%, хуже всего – в Белоруссии, где смертность мужчин снизилась на 23,8%, женщин – выросла на 35,3%.

В целом же в 1990-2009 гг. наиболее успешно ситуация развивалась на Украине, где искомые показатели снизились на 14% и 9,9%, хуже всего – в России, где наблюдался соответственно 22%- и 29,1%-ный рост показателя, при 6,2%- и 0,2%-ном снижении смертности в Белоруссии. В 1990-2011 гг. отставание России по сравнению с Украиной становится еще более отчетливым (29,1%- и 36,6%-ное снижение смертности на фоне ее 14%- и 14,9%-ного роста).

Из рис. 6 видно, что в постсоветский период российская смертность, как правило, заметно превышала и украинскую, и белорусскую, причем последняя была минимальной. В 2009 г. в мужской популяции белорусские и украинские показатели практически сравнялись (54,6 и 56,3 на 100000), будучи заметно (более чем на 40%) меньшими, чем в России. В женской популяции вследствие уже отмеченного феномена белорусский показатель несколько превысил украинский (15,% и 13,6 на 100000), однако респираторная смертность российских женщин превышала эти показатели приблизительно на 40%.

В 2011 г. выигрыш Украины по сравнению с Россией по смертности трудоспособного населения от болезней органов дыхания приблизился к 60% у мужчин и 80% у женщин.

Динамика смертности трудоспособного населения 3 славянских стран от болезней органов пищеварения, при сходности основных закономерностей изменения показателей, характеризуется одной особенностью: максимальные значения показателя и в России, и в Белоруссии, и на Украине отмечены во второй половине нулевых годов: в 2005 г. в России (113,1 в мужской и 54,2 в женской популяции на 100000), в 2008 г. на Украине (158,2 и 62,1 на 100000 соответствующего населения), в Белоруссии – в 2009 г. (83,5 и 39,9 на 100000 соответствующего населения). При этом, если в России и на Украине негативные тенденции можно считать преодоленными, в Белоруссии вопрос о смене тенденций остается открытым (рис. 7).

В 1990-е годы наименьшие потери отмечены среди белорусских мужчин и украинских женщин (рост на 62% и 65,6% соответственно). При этом темпы роста смертности в мужской популяции России и Украины и в женской популяции России и Белоруссии оказались достаточно сходными: у мужчин смертность выросла на 83,2% и 87,5%, у женщин – на 82% и 86,4% соответственно.

 

В первой половине нулевых годов во всех 3 странах продолжились негативные тенденции, причем темпы роста показателя в России и на Украине оказались сходными (соответственно на 52,4% и 56,7% у мужчин и на 85% и 84,8% у женщин), в Белоруссии они были несколько ниже (на 43,3% и 81,3% соответственно). В 2005-2009 гг. и в России и на Украине отмечено снижение показателей, более выраженное в России (на 12,3% против 7,2% у мужчин и на 16,2% против 8,8% у женщин), на фоне 12,1%- и 5,8%-ного роста смертности в Белоруссии. Отметим, что в последние годы исследования (2008-2011 гг.) темпы позитивных тенденций на Украине заметно опережали российские (36,1% и 38,2% против 7,1% и 8,8% соответственно), за счет резкого, 17,3%- и 20,7%-ного снижения показателей в 2008 г. (против 4,2%- и 5,2%-ного снижения их в России и 6,6%- и 7,6%-ного роста в Белоруссии).

Вследствие подобных изменений в 1990-2009 гг. наибольшие потери в мужской популяции отмечены на Украине (2,7-кратный рост против 2,4-кратного в России и 2,6-кратного в Белоруссии), в женской популяции – в Белоруссии (3,6-кратный рост против 2,8-кратного в России и на Украине). Сравнивая изменения в России и на Украине в 1990-2011 гг., укажем, что ситуация в России в долговременной ретроспективе складывалась хуже, чем на Украине (2,4- и 2,7-кратный рост против 2,1- и 2,2-кратного).

Из рис. 7 видно, что на протяжении всего периода исследования минимальные показатели отмечались в Белоруссии, в мужской популяции отмечалось достаточно стабильное превышение украинских показателей над российскими. В женской популяции позиции Украины и России менялись в разные периоды. В 2009 г. смертность российских мужчин от болезней органов пищеварения превышала белорусскую на 18,9%, женщин – на 8,6%, однако отставала от украинской на 31,9% и 13,8% соответственно. В 2011 гг. отставание Украины среди мужчин сократилось до 5%, среди женщин отмечен 13,8%-ный выигрыш Украины.

Динамика смертности трудоспособного населения России, Украины и Белоруссии от инфекционных заболеваний напоминала таковую от болезней органов пищеварения, отличаясь от последней формированием позитивных тенденций во второй половине нулевых годов в Белоруссии и отсутствием таковых в женской популяции России (рис. 8).

Отметим, что 1990-е годы оказались периодом кратного роста показателей в России и на Украине (2,5 раз в мужской и женской популяции России, соответственно 2,7 и 2,3 раза на Украине), в Белоруссии же показатели выросли соответственно на 80,1% и 13% соответственно. В первой половине нулевых годов продолжились негативные тенденции, минимально выраженные в России (рост на 6,2% и в 1,5 раза против 82,5%-ного и 2,1 раза в Белоруссии и 37,9%-ного и 2,4-кратного на Украине). В 2005-2009 гг. наблюдалось снижение инфекционной смертности мужчин во всех 3 странах, наиболее выраженные в Белоруссии (29,6% против 16,5% в России и 15,2% на Украине), в женской популяции показатели снизились только в Белоруссии (на 12,4%), в России инфекционная смертность стагнировала, на Украине выросла на 7,5%. Отметим, что в последние годы исследования (2008-2011 гг.) ситуация на Украине развивалась существенно лучше, нежели в России, особенно для женщин (7,1%-ное снижение против 20,5%-ного и 10,7%-ный рост против 13,7%-ного снижения), за счет опережающих темпов снижения показателя (на 12,8% и 10,7%) в 2008 г.

В целом в 1990-2009 гг. ситуация наиболее значительно ухудшилась на Украине (2,2- и 5,8-кратный рост), в мужской популяции далее следовала Белоруссия (2,3-кратный рост) против 2,2-кратного в России. У женщин в Белоруссии инфекционная смертность выросла меньше всего (2,1-кратно), на фоне 3,7-кратного роста смертности в России. При этом Украина в длительной ретроспективе наиболее существенно пострадала даже по итогам 2011 г. (2,9- и 5,6-кратный рост против 2,1- и 4-кратного в России).

Отметим, что инфекционная смертность в Белоруссии была устойчиво минимальной в течение всего периода исследования на фоне достаточно близких российских и украинских показателей до 2004 гг. После 2004 г. инфекционная смертность трудоспособного населения Украины резко выросла, вследствие чего в 2009 г. украинские показатели оказались выше российских в 1,5 раза в мужской и в 1,6 раза – в женской популяции на фоне соответственно 2- и 2,4-кратного отставания России от Белоруссии. В 2011 гг. отставание Украины от России несколько сократилось и составило 39,2% и 43,2% соответственно.

Динамика смертности от «Симптомов, признаков и неточно обозначенных состояний» (согласно МКБ-9) или «Симптомов, признаков и отклонений от нормы, выявленных при клинических и лабораторных исследованиях, не классифицированных в других рубриках» характеризуется типичными для стран закономерностями, однако максимальные уровни показателя отмечены в нулевые годы – в 2003 г. в России (86,2 в мужской и 18,8 в женской популяции на 100000), в 2005 г. на Украине (40,2 и 7,4 на 100000 соответствующего населения), в 2003-2004 гг. в Белоруссии (50,7 и 11,7 на 100000 соответствующего населения) (рис. 9).

В 1990-е годы наиболее высокие – соответственно 3,8- и 3,4-кратные – темпы роста смертности выявлены также в России (против 2- и 2,4-кратного роста ее в Белоруссии и 78,3%- и 37,3%-ного – на Украине). В первой половине нулевых годов негативные тенденции сохраняются во всех 3 странах, однако в России темпы их оказываются минимальными (31,5% в мужской и 34,8% в женской популяции против 2,3- и 2,2-кратного роста их на Украине и 45%- и 42,4%-ного – в Белоруссии). В 2005-2009 гг. во всех 3 странах наблюдалось снижение показателя, причем темпы этих позитивных тенденций оказались достаточно близки – везде смертность от неточно обозначенных состояний снизилась примерно на треть и в мужской и в женской популяции. В целом в 2000-2009 гг. смертность российского населения трудоспособных возрастов снизилась на 11,8% у мужчин и 8,7% у женщин против 0,9%-ного роста ее у белорусских мужчин и 4,7%-ного снижения у женщин и 41,1%- и 34%-ного роста показателей на Украине.

Укажем, что в 2008-2011 г. темпы снижения показателей на Украине превышали российские кратно (45,2%- и 41,9%-ное снижение смертности против соответственно 13%- и 6,3%-ного), за счет 2008 г. (29%- и 25,4%-ное снижение показателя).

В 1990-2009 гг. максимально неблагополучные тенденции выявлены в России (рост соответственно в 3,3 и 3,1 раза против 2- и 2,3-кратного роста в Белоруссии и 2,5-кратного и 84%-ного роста показателей на Украине). В 1990-2011 гг. можно констатировать 3,4- и 3,3-кратный рост смертности от неточно обозначенных состояний трудоспособного населения России против 2-кратного роста ее у украинцев и 43,4%-ного роста ее у украинок.

Эти изменения не могли не привести к сдвигам в таком инертном показателе, как структура смертности. Крайне интересным представляется тот факт, что во всех 3 странах эти сдвиги были принципиально сходными. Так, в течение последних 30 лет в мужской популяции 3 стран наблюдалось нарастание значимости сердечно-сосудистых заболеваний (в России с 32,9% до 38,5% , в Белоруссии – с 36,5% до 39,9%, на Украине – с 34,3% до 38,8%), причем если в России этот процесс несколько замедлился после 2005 г., то в двух других странах продолжается. В женской популяции значимость болезней системы кровообращения после 2000 г. весьма существенно снизилась – в России с 39,8% до 35,3% в 2011 г., в Белоруссии – с 41% до 36,6% в 2009 г., на Украине – с 41,1% до 36,4% в 2011 г. (табл. 1-2).

Крайне показательным представляется, что значимость новообразований во всех 3 странах возрастает в период снижения смертности и снижается в период ее роста. Так, в России в 1990 г. она составила 36% против 32,9% в 1981 г. у мужчин и 31,2% против 28% у женщин, в 1990-2005 гг. снизилась до 11,5% и 20,2%, а к 2011 г. выросла до 14,9% и 25,8% соответственно.

В Белоруссии в 1990 г. искомый показатель, составивший 24,2% и 31,2%, к 2005 г. снизился до 14,5% и 23,2%, но к 2009 г. увеличился до 16,6% и 24,8% соответственно. Аналогичные процессы наблюдались на Украине: снижение показателя от 24,7% и 32,8% в 1990 г. до до 13,6% и 23,7% к 2005 г. и увеличение к 2011 г. до 17,8% и 29,9% соответственно.

Противоположно складывалась ситуация с вкладом внешних причин: во всех 3 странах наблюдались максимальные его значения в 2000 гⁱⁱⁱ. (28,4% в России, 27,6% в Белоруссии и 24,1% на Украине у мужчин и 18,4%, 18,1% и 13,5% у женщин), снизившиеся в концу исследования до 22,6% и 14% в России, 24,9% и 16% в Белоруссии и 18,1% и 9,3% на Украине.

Значимость болезней органов дыхания в Белоруссии снижалась достаточно последовательно, в России и на Украине – только в 2000-е годы, составив к концу исследования 5,4% у российских, 4,1% у белорусских, 4% у украинских мужчин и 3,8%, 3,8 и 2,4% у их соотечественниц.

Особо следует подчеркнуть на рост значимости болезней органов пищеварения: их доля неуклонно росла, достигнув в России и Белоруссии в последние годы исследования максимума, составившего соответственно 7,1% и 6,3% у мужчин и 9,7% и 9,8% у женщин. Интересно, что на Украине в 2009-2011 гг. удалось добиться некоторого снижения доли болезней органов пищеварения с 9,9% до 8,7% у мужчин и 10,9% и 9,6% у женщин.

Таблица 1

Вклад ведущих причин смерти в смертность 25-64-летних мужчин России, Белоруссии и Украины в 1990-2011 гг.

Таблица 2

Вклад ведущих причин смерти в смертность 25-64-летних женщин России, Белоруссии и Украины в 1990-2011 гг.

Укажем, что в настоящее время во всех 3 странах болезни органов пищеварения устойчиво занимают 4-е место, отодвинув болезни органов дыхания на 5-е, а на Украине – даже на 6-е место.

Значимость инфекционных заболеваний во всех 3 странах нарастала, начиная с 1990 г., и в последние годы исследования показатели оказались максимальными, составив 4,3% и 3,4% в России, 2,4% и 1,5% в Белоруссии и 7% и 5,5% на Украине.

Особо следует остановиться на классе причин, который, как правило, игнорируется при анализе медико-демографической ситуации – симптомах, признаках и неточно обозначенных состояниях. Между тем, как уже указывалось, в постсоветский период максимально выросла смертность именно от этих размытых причин. Вследствие этого в настоящее время в России неточно обозначенные состояния с вкладом 4,3% у мужчин и 3% у женщин против 4,3% и 3,4% успешно конкурируют с инфекционными заболеваниями, подобная же ситуация наблюдается в Белоруссии (2,2% против 2,4% и 1,8% против 1,5% соответственно), и только на Украине их вклад является незначительным (соответственно 1,6% и 0,9%).

Вопрос о том, какие именно «неточно обозначенные состояния» определяют смертность от этих причин в Белоруссии и на Украине, остается открытым, в России же смертность трудоспособного населения от этих причин обусловлена рубриками R96-R99 и сводится к диагнозу «причина смерти неизвестна). По исследованиям актов судебно-медицинской экспертизы, эти «неизвестные причины» в подавляющем большинстве в реальности являются либо травмами и отравлениями, либо соматическими причинами, обусловленными алкоголем [12].

Крайне высокие темпы роста смертности от болезней органов пищеварения также определяются ростом потерь в первую очередь от алкогольного цирроза печени. Болезни органов дыхания в трудоспособных возрастах обусловлены в основном пневмонией, инфекционные заболевания – туберкулезом.

Таким образом, можно констатировать, что, даже если исключить полностью экзогенные и социально обусловленные травмы и отравления, а также оставить в стороне природу сердечно-сосудистых заболеваний, смертность от которых в трудоспособных возрастах является явно преждевременной, к экзогенным и безусловно предотвратимым силами современных медицины и здравоохранения относятся потери как минимум от 4 классов – инфекционных заболеваний, болезней органов дыхания и пищеварения, а также неточно обозначенных состояний [24]. К сожалению, их совокупный вклад в постсоветский период существенно вырос. Особо следует указать, что единственная страна, где на фоне повсеместного снижения смертности наметилось качественное улучшение ее картины – это Украина, где в последние 3 года исследования доля экзогенных, предотвратимых потерь начала снижаться, хотя и весьма незначительно (с 22,8% до 21,4% у мужчин и с 20 до 18,4% у женщин).

В России и Белоруссии о модернизации картины смертности на фоне ее снижения свидетельствует только рост значимости новообразований: из всех ведущих причин смерти в трудоспособных возрастах только онкология в полной мере может считаться эндогенной, хотя и в известной мере предотвратимой патологией [24].

Таким образом, можно констатировать различающиеся по темпам, но принципиально абсолютно сходные тенденции смертности трудоспособного населения России и Украины. Укажем также, что эти изменения определялись большинством ведущих причин смерти (особенно по итогам 2011 г.), и некоторую специфику Белоруссии в 1995-2005 гг., выразившуюся в плавном и относительно медленном росте смертности в отсутствии кратковременных трендов.

При этом и в 1990-е, и в первой половине нулевых годов потери Белоруссии были существенно меньшими, нежели на Украине, и, тем более, в России, но после 2005 г. темпы выхода Белоруссии из кризиса оказались значительно меньшими, чем в 2 других странах. Особо следует подчеркнуть, что сравнительно меньшие темпы позитивных тенденций сформировались задолго до экономического кризиса 2008 г. Подобное развитие ситуации свидетельствует о том, что на начальных этапах трансформации экономики контроль государства во многом может смягчить для населения последствия реформ. Собственно, о росте смертности, обусловленной неолиберальной моделью проведения реформ, в частности, ваучерной приватизацией, весьма убедительно свидетельствуют и авторитетные зарубежные исследователи [30]. Однако на этапе выхода из кризиса жесткий контроль государства в экономической сфере, «замораживание экономики» во многом тормозит формирующиеся позитивные тенденции здоровья населения, как это показала Белоруссия.

С другой стороны, особый интерес вызывает Украина: в 2008-2011 гг. темпы снижения смертности трудоспособного населения Украины кратно превышали российские, причем этот выигрыш был обусловлен практически всеми ведущими причинами смерти, что привело к очень высоким темпам роста продолжительности жизни, по-видимому, ставшими неожиданными и для украинских исследователей. Так, еще в 2008 г. украинские исследователи не отмечали сколько-нибудь значимого улучшения ситуации [16], а в 2010 г. Э.М. Либанова указывала, что, по прогнозам Института демографии и социальных исследований НАН Украины, продолжительность жизни мужчин в 65,9 лет и женщин – в 76 лет будет достигнута в стране только к 2020 г. [15]. Однако уже в 2011 г. реальные показатели превысили эти ориентиры у мужчин и сравнялись с ними у женщин, составив соответственно 66 и 76 лет, в основном за счет скачкообразного роста показателей в течение 2008 г.

Комментируя этот феноменальный рост, можно высказать крайне осторожное предположение: последняя перепись на Украине была в 2001 г., а предшествующий, 2007 г. был на крайне политизированной Украине годом выборов, что может быть связано с разного рода манипуляциями с численностью населения. Представляется, что убедительно верифицировать эти показатели может только перепись населения.

Однако украинские авторы не ставят искомые показатели под сомнение и склонны объяснять эти позитивные сдвиги оздоровлением образа жизни украинцев за счет меньшего потребления алкоголя и табака [18]. Ни в коем случае не преуменьшая значение здорового образа жизни при снижении смертности, еще раз укажем на скачкообразный характер рост продолжительности жизни.

Подчеркнем: если резкое снижение потребления алкоголя может привести к синхронному резкому снижению смертности, как это показала антиалкогольная кампания середины 1980-х годов, то снижение смертности в результате сокращения курения вряд ли будет мгновенным. При этом, в отличие от горбачевской антиалкогольной кампании, никаких причин для одномоментного снижения потребления алкоголя на Украине в 2008 г. не было. Между тем, в той же статье было вскользь указано на увеличение доходов населения в 2008 г. Однако следует указать, что, по данным Госкомстата Украины, за год, в 2008 г., зарплаты украинского населения выросли более чем на треть (с 1351 до 1806 гривен) [27]. В этот же период, помимо зарплат, улучшилась и система социальных выплат [19, 23, 27]. Интересно, что подобные масштабы роста зарплат (на 36,6%, с 590 до 806 гривен) были отмечены в 2005 г. [27], и именно в 2005 г. впервые с 1998 г. наметились позитивные тенденции продолжительности жизни населения Украины.

Мы отдаем себе отчет, что реальные доходы населения постсоветских стран имеют весьма сложную конфигурацию, и их формирование зависит от огромного числа факторов, подробный анализ которых далеко выходит за рамки настоящего исследования. Однако резкое возрастание социальных выплат на Украине в 2008 г. никто не ставит под сомнение.

И в этом контексте возникает вопрос: что все-таки первично? Представляется, что алкоголизация населения (и России, и Украины) не является самостоятельным феноменом: это – своеобразный индикатор качества жизни, ее маркер, который ни в коем случае нельзя отделять от социальных факторов [29]. Собственно, это механизм, посредством которого реализуется влияние социально-экономической сферы на здоровье населения. При этом, безусловно, именно злоупотребление алкоголем было и остается не просто ведущим, но доминирующим фактором риска и в России, и в Белоруссии, и на Украине [18, 21, 29, 31-33 и др.].

Представляется, что доказательством этого могут послужить аналогичные процессы, протекающие в России: в нашей стране улучшение благосостояния населения, в отличие от Украины, носило скорее кумулятивный характер, однако результатом оказалось снижение потерь, обусловленных алкоголем, с 2005 г., и, как следствие, рост продолжительности жизни российского населения в этот же период [26].

Следует отметить еще одно, весьма важное, на наш взгляд, обстоятельство: даже в первой половине нулевых годов в научной литературе доминировала точка зрения о возвращении, после флуктуационных изменений 1990-х годов, на негативные тренды и уровни советского периоды. Из этого следовало, во-первых, что ничего принципиально нового в формировании потерь российского населения не происходит [1] и, во-вторых, что роста продолжительности жизни в России ожидать не следует [3]. Возможность устойчивого роста продолжительности жизни, во всяком случае, в России, в первой половине нулевых годов прогнозировалась крайне редко [14]; но, при этом, высказывалась точка зрения, согласно которой, наряду с традиционными, сформировались принципиально новые факторы риска, обусловленные социальными последствиями проводимых экономических реформ [13, 25], и избыточные потери во многом обусловлены этими факторами. Отметим, что именно эти исследователи указывали на возможность преодоления негативных тенденций продолжительности жизни [14].

Эту точку зрения, отстаивающую примат социальной детерминанты при формировании здоровья, подтверждают и сдвиги последнего 5-летия: более высокие темпы роста продолжительности жизни на Украине и в России, где, при всех издержках, отмечался несомненный рост уровня и качества жизни в этот период, по сравнению с Белоруссией, где, во многом вследствие жесткого контроля государства, экономическое развитие во многом затормозилось.

Подводя итоги сравнительному анализу изменения медико-демографической ситуации в 3 славянских странах в 1990-2011 гг., отметим, во-первых, что общие, генеральные тренды изменения продолжительности жизни в этот период были одинаковыми: резкое снижение продолжительности жизни на первом этапе реформ, кратковременные разнонаправленные тенденции в 1995-2005 гг., выход из кризиса после 2005 г.

Во-вторых, во всех 3 странах эти изменения продолжительности жизни определялись в первую очередь изменением смертности трудоспособного населения. В свою очередь, тенденции изменения смертности трудоспособного населения не были случайными, на всех этапах исследования они определялись соответствующим изменением смертности от всех ведущих причин. Исключением во всех 3 странах оказались новообразования, смертность от которых устойчиво снижалась с середины 1990-х годов.

В-третьих, во всех 3 странах, начиная с 1990 г., наблюдалось нарастание совокупной значимости экзогенных патологий (болезней органов дыхания, пищеварения, инфекционных заболеваний, неточно обозначенных состояний), и только на Украине в последние годы исследования наметился сдвиг в сторону их снижения. При этом в структуре смертности всех 3 стран происходило нарастание вклада болезней органов пищеварения на фоне снижения доли болезней органов дыхания, вследствие чего болезни органов пищеварения вышли на 4-е место, сдвинув болезни органов дыхания на 5-е, а на Украине – на 6-е место. Представляется, что это может быть следствием общего для 3 стран, доминирующего фактора риска – злоупотребления алкоголем.

В-четвертых, специфика 3 стран проявилась в темпах изменения продолжительности жизни, при этом на этапе проведения экономических реформ наиболее щадящей оказалась белорусская модель, приведшая к минимальным потерям продолжительности жизни и к наиболее раннему выходу из кризиса, наиболее жесткой – российская, максимально либеральная модель. Однако во второй половине нулевых годов белорусская социально-экономическая модель постепенно утрачивает свою эффективность, что выразилось в самых низких темпах роста продолжительности жизни. В последние годы исследования (2008-2011 гг.) наиболее высокие темпы роста продолжительности жизни, носящие скачкообразный характер (2008-2009 гг.) выявлены на Украине, при этом год резкого роста показателя совпал с годом резкого (и одномоментного) роста доходов украинского населения.

Список литературы

1. Андреев Е.М., Вишневский А.Г. Вызов высокой смертности в России. Народонаселение 2004;(3):75-84.
2. Андреев Е.М., Жданов Д.А., Школьников В.М. Смертность в России через 15 лет после распада ССР: факты и объяснения. Демоскоп Weekly 2007; (311-312). [Интернет]. URL: http://demoscope.ru/weekly/2007/0311/analit01.php (Дата обращения 04.02.2014).
3. Андреев Е.М., Кваша Е.А., Харькова Т.Л. Ожидать быстрого снижения смертности в России не приходится. Вопросы статистики 2003; (11): 13-27.
4. Боброва А. Здоровье и смертность населения Беларуси. Демоскоп Weekly 2011; (471-472). [Интернет]. URL: http://demoscope.ru/weekly/2011/0471/tema01.php (Дата обращения 04.02.2014).
5. Васин С., Вишневский А., Денисенко М. Демографические изменения и экономика. Демоскоп Weekly 2010; (429-430). [Интернет]. URL: http://demoscope.ru/weekly/2010/0429/tema02.php (Дата обращения 04.02.2014).
6. Вишневский А.Г., Васин С.А. Причины смерти и приоритеты политики снижения смертности. Экономический журнал Высшей школы экономики 2011; 15 (4): 472-496 [Интернет]. URL: www.hse.ru/data/2012/03/25/1265526960/15_04_07.pdf (Дата обращения 04.02.2014).
7. Европейская база данных Здоровье для всех. [Интернет]. Европейское региональное бюро ВОЗ. URL: http://data.euro.who.int/hfadb/ (Дата обращения 04.02.2014).
8. Европейская база показателей посмертности. [Интернет]. Европейское региональное бюро ВОЗ. URL: http://data.euro.who.int/hfamdb/ (Дата обращения 04.02.2014).
9. Здоровье населения России в социальном контексте 90-х годов: проблемы и перспективы. Стародубов В.И., Михайлова Ю.В., Иванова А.Е., редакторы. Москва: Медицина; 2003. 287 с.
10. Иванова А.Е. Влияние новых мер демографической политики на смертность населения. Социальные аспекты здоровья населения [научный электронный журнал] 2009; 12 (4). URL: http://vestnik.mednet.ru/content/view/158/30/ (Дата обращения 04.02.2014).
11. Иванова А.Е. Тенденции смертности в России и резервы сокращения ее от преодолимых причин. Демоскоп Weekly 2010; (425-426). [Интернет]. URL: www.demoscope.ru/weekly/2010/0425/analit04.php (Дата обращения 04.02.2014).
12. Иванова А.Е., Сабгайда Т.П., Семенова В.Г., Запорожченко В.Г., Землянова Е.В., Никитина С.Ю. Факторы искажения структуры причин смерти трудоспособного населения России. Социальные аспекты здоровья населения [электронный научный журнал] 2013; 32 (4). URL: http://vestnik.mednet.ru/content/view/491/30/lang,ru/ (Дата обращения 04.02.2014).
13. Иванова А.Е., Семенова В.Г. Новые явления российской смертности. Народонаселение 2004; (3): 85-92.
14. Иванова А.Е., Семенова В.Г., Гаврилова Н.С., Евдокушкина Г.Н., Гаврилов Л.А. Реально ли повышение продолжительности жизни в России до 70 лет? Общественное здоровье и профилактика заболеваний 2005; (1): 21-26.
15. Либанова Э.М. Продолжительность жизни населения Украины: анализ прошлого, оценка настоящего и прогноз будущего. Демоскоп Weekly 2010; (405-406). [Интернет]. URL: http://www.demoscope.ru/weekly/2010/0405/analit03.php (Дата обращения 04.02.2014).
16. Либанова Э.М., Левчук Н., Рудницкий Е., Рынгач Н., Понякина С., Шевчук П. Смертность населения Украины в трудоактивном возрасте. Демоскоп Weekly 2008; (327-328). [Интернет]. URL: http://demoscope.ru/weekly/2008/0327/tema01.php (Дата обращения 04.02.2014).
17. Милле Ф., Школьников В.М., Валлен Ж. Современные тенденции смертности по причинам смерти в России, 1965–1994. Париж: INED; 1996. 140 с.
18. Полищук Н. Как улучшить здоровье украинцев? Демоскоп Weekly 2012; (495-496). [Интернет]. URL: http://www.demoscope.ru/weekly/2012/0495/gazeta020.php (Дата обращения 04.02.2014).
19. Пояснювальна записка до звіту про виконання Державного бюджету України за 2009 рік. Министерство финансов Украины. 2009. [Интернет]. URL: http://www.minfin.gov.ua/control/uk/publish/article?art_id=276024 (Дата обращения 04.02.2014).
20. Развитие человеческого потенциала в России сквозь призму здоровья населения. Стародубов В.И., Иванова А.Е., редакторы. Москва: ГЭОТАР-Медиа; 2012. 357 с.
21. Разводовский Ю.Е. Алкоголь и агрессивность: аспекты взаимосвязи. Медицинские новости 2005; (10): 10-14.
22. Ревун В.И. Демографическое развитие Беларуси, России и Украины в конце ХХ – начале ХХI веков. Москва: Экон-Информ; 2009. 308 с.
23. Розмір податкової соціальної пільги у 2004 - 2008 роках. Информационно- аналитическая газета «Податки: бухгалтерський облiк, 2008. [Интернет]. URL: http://www.nibu.factor.ua/ukr/info/pnalog/nsl/nsl-2004-2008/ (Дата обращения 04.02.2014).
24. Сабгайда Т.П. Возрастные особенности предотвратимой смертности населения России. Социальные аспекты здоровья населения [научный электронный журнал] 2013; 33 (5). URL: http://vestnik.mednet.ru/content/view/505/30/lang,ru/
25. Семенова В.Г. Обратный эпидемиологический переход в России. Москва: Центр социального прогнозирования; 2005. 235 с.
26. Семенова В.Г., Антонова О.И., Евдокушкина Г.Н., Гаврилова Н.С. Потери населения России в 2000-2008 гг., обусловленные алкоголем: масштабы, структура, тенденции. Социальные аспекты здоровья населения [электронный научный журнал] 2010; 14 (2). URL: http://vestnik.mednet.ru/content/view/188/30/lang,ru/ (Дата обращения 04.02.2014).
27. Уровень доходов населения. Research&Branding group, 2012. [Интернет]. URL: http://rb.com.ua/rus/marketing/tendency/8378/ (Дата обращения 04.02.2014).
28. Шахотько Л.П. Смертность как один из вызовов демографической безопасности республики Беларусь. Вопросы статистики 2006; (8): 18-24.
29. Nemtzov AV. A contemporary history of Alcohol in Russia. Stockholm: Sodertorns hogskola; 2011. 343 p.
30. Stuckler D, King L, McKee M. Mass privatization and the post-communist mortality crisis: a cross-national analysis. The Lancet 2009; 9661 (373): 399-407.
31. Zaridze D, Maximovitch D, Lazarev A, Igitov V, Boroda A, Boreham J., et al. Alcohol poisoning is a main determinant of recent mortality trends in Russia: evidence from a detailed analysis of mortality statistics and autopsies. International Journal of Epidemiology 2009; 38:143-153.
32. Zaridze, D, Brennan P, Boreham J, Boroda A, Karpov R, Lazarev A, et al. Alcohol and cause-specific mortality in Russia: a retrospective case-control study of 48 557 adult deaths. The Lancet 2009; 373:2201-14.
33. Zaridze D, Lewington S., Boroda A., Sculo Gh., Karpov R., Lazarev A., et al. Alcohol and mortality in Russia: prospective observational study of 151000 adults. The Lancet 2014. [Интернет]. URL: http://www.thelancet.com/journals/lancet/article/PIIS0140-6736(13)62247-3/fulltext (Дата обращения 04.02.2014).

References

1. Andreev E.M., Vishnevskiy A.G. Challenge of high mortality rate in Russia. Narodonaselenie 2004;(3):75-84. (In Russia).
2. Andreev E.M., Zhdanov D.A., Shkol'nikov V.M. Mortality in Russia 15 years after collapse of the USSR: facts and explanations. Demoskop Weekly [Internet] 2007 [cited 2014 Feb 04]; (311-312). Available from: http://demoscope.ru/weekly/2007/0311/analit01.php (In Russia).
3. Andreev E.M., Kvasha E.A., Khar'kova T.L. We should not expect a rapid reduction in mortality in Russia. Voprosy statistiki 2003; (11): 13-27. (In Russia).
4. Bobrova A. Health and mortality of the population of Belarus. Demoskop Weekly [Internet] 2011[cited 2014 Feb 04]; (471-472). Available from: http://demoscope.ru/weekly/2011/0471/tema01.php (In Russia).
5. Vasin S., Vishnevskiy A., Denisenko M. Demographic changes and economy. Demoskop Weekly [Internet] 2010 [cited 2014 Feb 04]; (429-430). Available from: http://demoscope.ru/weekly/2010/0429/tema02.php (In Russia).
6. Vishnevskiy A.G., Vasin S.A. Mortality causes and priorities of the policy for mortality reduction. Ekonomicheskiy zhurnal Vysshey shkoly ekonomiki [Internet] 2011 [cited 2014 Feb 04]; 15 (4) 472-496. Available from: www.hse.ru/data/2012/03/25/1265526960/15_04_07.pdf (In Russia).
7. Health for all. European data base. WHO Regional Office for Europe. [Internet] [cited 2014 Feb 04]. Available from: http://data.euro.who.int/hfadb/ (In Russia).
8. European mortality database. WHO Regional Office for Europe. [Internet] [cited 2014 Feb 04]. Available from: http://data.euro.who.int/hfamdb/ (In Russia).
9. Health of the Russian population in a social context of the 90s: challenges and future. Starodubov V.I., Mikhaylova Yu.V., Ivanova A.E., editors. Moscow: Meditsina; 2003. 287 p. (In Russia).
10. Ivanova A.E. The impact of new demographic policy measures on population mortality. Sotsial'nye aspekty zdorov'ya naseleniya [series online] 2009 [cited 2014 Feb 04]; 12 (4). Available from: http://vestnik.mednet.ru/content/vi ew/158/30/ (In Russia).
11. Ivanova A.E. Tendencies of mortality in Russia and potentials for reducing preventable mortality. Demoskop Weekly [Internet] 2010 [cited 2014 Feb 04]; (425-426). Available from: www.demoscope.ru/weekly/2010/0425/analit04.php (In Russia).
12. Ivanova A.E., Sabgayda T.P., Semenova V.G., Zaporozhchenko V.G., Zemlyanova E.V., Nikitina S.Yu. Factors of structure distortion in the mortality causes of the working population in Russia. Sotsial'nye aspekty zdorov'ya naseleniya [series online] 2013 [cited 2014 Feb 04]; 32 (4). Available from: http://vestnik.mednet.ru/content/view/491/30/lang,ru/ (In Russia).
13. Ivanova A.E., Semenova V.G. New phenomena of mortality in Russia. Narodonaselenie 2004; (3): 85-92. (In Russia).
14. Ivanova A.E., Semenova V.G., Gavrilova N.S., Evdokushkina G.N., Gavrilov L.A. Is it possible to increase the longevity in Russia up to 70 years? Obshchestvennoe zdorov'e i profilaktika zabolevaniy 2005; (1): 21-26. (In Russia).
15. Libanova E.M. Population longevity in Ukraine: analysis of the past, assessment of the present and projected future. Demoskop Weekly [Internet] 2010 [cited 2014 Feb 04]; (405-406). Available from: http://www.demoscope.ru/weekly/2010/0405/analit03.php (In Russia).
16. Libanova E.M., Levchuk N., Rudnitskiy E., Ryngach N., Ponyakina S., Shevchuk P. Mortality in Ukraine population of active labor ages. Demoskop Weekly [Internet] 2008 [cited 2014 Feb 04]; (327-328). Available from: http://demoscope.ru/weekly/2008/0327/tema01.php (In Russia).
17. Mille F., Shkol'nikov V.M., Vallen Zh. Contemporary tendencies of mortality by causes of death in Russia, 1965–1994. Paris: INED; 1996. 140 p.
18. Polishchuk N. How to improve the health of Ukrainians? Demoskop Weekly [Internet] 2012 [cited 2014 Feb 04]; (495-496). Available from: http://www.demoscope.ru/weekly/2012/0495/gazeta020.php (In Russia).
19. The explanatory note to the Report on the state budget of Ukraine for 2009. Ministry of Finance of Ukraine. [Internet] 2009 [cited 2014 Feb 04]. Available from: URL:http://www.minfin.gov.ua/control/uk/publish/article?art_id=276024 (In Russia).
20. Development of human potential in Russia through the prism of population health. Starodubov V.I., Ivanova A.E., editors. Moscow: GEOTAR-Media; 2012. 357 p. (In Russia).
21. Razvodovskiy Yu.E. Alcohol and aggression: aspects of interrelation. Meditsinskie novosti 2005; (10): 10-14. (In Russia).
22. Revun V.I. Demographic development of Belarus, Russia, and Ukraine at the end of XX - beginning of XXI centuries. Moscow: Ekon-Inform; 2009. 308 p. (In Russia).
23. The size of social tax benefits in 2004-2008. “Podatki: bukhgalters'kiy oblik” information and analytical newspaper. [Internet] 2008 [cited 2014 Feb 04]. Available from: http://www.nibu.factor.ua/ukr/info/pnalog/nsl/nsl-2004-2008/ (In Ukrainian).
24. Sabgayda T.P. Age features of preventable population mortality in Russia. Sotsial'nye aspekty zdorov'ya naseleniya [series online] 2013; 33 (5). Available from: http://vestnik.mednet.ru/content/view/505/30/lang,ru/ (In Russia).
25. Semenova V.G. Returning epidemiological transition in Russia. Moscow: Center for Social Prediction; 2005. 235 p. (In Russia).
26. Semenova V.G., Antonova O.I., Evdokushkina G.N., Gavrilova N.S. Russian population losses in 2000-2008 caused by alcohol: the scale, structure, and tendencies. Sotsial'nye aspekty zdorov'ya naseleniya [series online] 2010 [cited 2014 Feb 04]; 14 (2). Available from: http://vestnik.mednet.ru/content/view/188/30/lang,ru/ (In Russia).
27. The income level of the population. Research&Branding group. [Internet] 2012 [cited 2014 Feb 04]. Available from: http://rb.com.ua/rus/marketing/tendency/8378/ (In Russia).
28. Shakhot'ko L.P. Mortality as one of the challenges to demographic security of the Republic of Belarus. Voprosy statistiki 2006; (8): 18-24. (In Russia).
29. Nemtzov AV. A contemporary history of Alcohol in Russia. Stockholm: Sodertorns hogskola; 2011. 343 p.
30. Stuckler D, King L, McKee M. Mass privatization and the post-communist mortality crisis: a cross-national analysis. The Lancet 2009; 9661 (373): 399-407.
31. Zaridze D, Maximovitch D, Lazarev A, Igitov V, Boroda A, Boreham J., et al. Alcohol poisoning is a main determinant of recent mortality trends in Russia: evidence from a detailed analysis of mortality statistics and autopsies. International Journal of Epidemiology 2009; 38:143-153.
32. Zaridze, D, Brennan P, Boreham J, Boroda A, Karpov R, Lazarev A, et al. Alcohol and cause-specific mortality in Russia: a retrospective case-control study of 48 557 adult deaths. The Lancet 2009; 373:2201-14.
33. Zaridze D, Lewington S., Boroda A., Sculo Gh., Karpov R., Lazarev A., et al. Alcohol and mortality in Russia: prospective observational study of 151000 adults. The Lancet. [Internet] 2014 [cited 2014 Feb 04], Available from: http://www.thelancet.com/journals/lancet/article/PIIS0140-6736(13)62247-3/fulltext .

Добавить комментарий

Пожалуйста оставляйте комментарии только по теме. Вы можете оставить свой комментарий любым браузером кроме Internet Explorer старше 6.0
Имя:
E-mail
Комментарий:
Код:*