Зайкова З.А.
Государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Иркутский государственный медицинский университет» Министерства здравоохранения Российской Федерации, г.Иркутск

Suicide mortality in irkutsk region as indicator of society ill-being
Zaykova Z.A.
Irkutsk State Medical University, Ministry of Health of the Russian Federation

Резюме. Показатели смертности от самоубийств используются для анализа демографической ситуации и оценки социального неблагополучия общества.

Проблема суицидальной смертности по-прежнему актуальна в отдельных регионах России. Это связано с высоким её уровнем, значительным вкладом в смертность трудоспособного населения, приводящим к сокращению численности населения и ощутимому экономическому ущербу.

Целью данной работы было изучение современных тенденций смертности от самоубийств в Иркутской области и определение связей с другими факторами, в первую очередь, социально-экономическими.

В исследовании применялись прямая стандартизация с использованием европейского стандарта, корреляционный анализ, ранжирование, прогнозирование и др. методы.

Несмотря на снижение смертности от самоубийств за 2000-2013 гг., показатели в Иркутской области по-прежнему высоки: стандартизованный показатель в 2013 г. превышал среднероссийский уровень в 1,6 раза.

Для половины районов Иркутской области, по усреднённым показателям 2010-2013 гг., в 3-5 раз превышена критическая отметка ВОЗ (20 умерших на 100 тыс.чел.). Аналогично общероссийским характеристикам, уровень смертности сельского населения от самоубийств в области в 2,1 раза выше, чем городского; одинаковы темпы снижения суицидальной смертности для всего населения – значения среднегодовых темпов снижения за исследуемый период равны 4,9 %.

Для Иркутской области менее выражены гендерные различия – показатель смертности мужчин выше аналогичного показателя у женщин в 5,3 раза, в РФ – в 6,0 раз.

По результатам исследования выявлены сильные корреляционные связи смертности от самоубийств с социально-экономическими факторами: среднедушевыми доходами населения, среднемесячной начисленной зарплатой, прожиточным минимумом, общей жилой площадью на одного человека и др.

О влиянии социальных стрессов свидетельствуют коэффициенты корреляции средней силы с уровнями экономической активности населения (r = -0,44) и безработицей (r = 0,68).

Для оценки неблагополучия общества используются самостоятельные показатели смертности от самоубийств и в соотношении с показателем смертности от убийств, например, для определения «цивилизованности и социальности» по Я.И.Гилинскому, психологического (духовного) неблагополучия общества по Я.А.Лещенко.

Но из-за недостатков статистической отчётности смертности в отдельно взятом регионе, данная оценка может быть недостоверной.

При анализе внешних причин смерти в Иркутской области в 2012 г. установлено, что уровень смертности от самоубийств был ориентировочно занижен на 7,3%, т.е. близок к реальным цифрам, и может быть использован для оценки социального неблагополучия общества. Выявленные современные особенности и тенденции при изучении смертности от самоубийств в Иркутской области позволяют более эффективно спланировать и проводить профилактическую работу среди населения.

Ключевые слова: смертность от самоубийств; социально-экономические факторы, демографические факторы; корреляция; социальное неблагополучие

Abstract. Indicators of suicide mortality are used for analysis of demographic situation and assessment of society social ill-being. The problem of suicide mortality is still a pressing challenge in some Russian regions because of its high rates and its significant input into mortality of working population resulting in reduced population and considerable economic damage.

The aim was to study current suicide mortality trends in the Irkutsk region and to determine its relationship with other factors especially social and economic ones.

The study applied direct standardization using European standard, correlation analysis, ranking, forecasting and other methods.

Despite reduction of suicide mortality in 2000-2013, in the Irkutsk region the rates are still high: in 2013, the standardized rate was 1.6 times higher the Russia’s average. The WHO crucial level was exceeded by 3-5 times (20 deaths per 100,000) in half of the districts of the Irkutsk region (average for 2010-2013).

Similarly to the Russia’s average, the rates of rural suicide mortality in the region was 2.1 times higher compared to the urban rates; the reduction rates of suicide mortality for the whole population are also similar – annual average reduction rates during the research period equaled to 4.9%.

Gender differences are less pronounced in the Irkutsk region – male mortality is 5.3 times higher the female one, while the Russia’s average is 6.0 times.

The study showed strong correlation between suicide mortality and social and economic factors: per capita population income, average monthly earnings, living minimum wage, per capita living area etc.

Affect of social stress is confirmed by coefficients of medium correlation with activity rates (r = -0.44) and unemployment (r = 0.68).

To estimate society ill-being we used both individual indicators of suicide mortality and in the relation to homicide mortality indicator, for instance, to determine Gilinski’ “civility and sociality” and Leshchenko’ psychological (intellectual) ill-being of the society.

Due to insufficient statistical reporting in the region the estimates may not be reliable.

Analysis of mortality from external causes in the Irkutsk region in 2012 found out that the rates of suicide mortality were underestimated by approximately 7.3% i.e. it was close to actual figures and could be used for estimation of society ill-being.

The determined current peculiarities and trends in suicide mortality in the Irkutsk region allow for more effective planning and implementation of preventive activities among the population.

Keywords: suicide mortality; social and economic factors, demographic factors; correlation; social ill-being.

Самоубийство – одна из ведущих причин смерти в мире и важнейшая медико-социальная проблема. Комплексность факторов возникновения самоубийств требует многостороннего подхода к её изучению. Для улучшения современного понимания проблемы необходим сбор и анализ информации не только о суицидальном поведении, но и о социальных и демографических изменениях данного сложного явления [23]. В Иркутской области очень высока смертность от самоубийств – в 2013 г. стандартизованный показатель в 1,6 раза превышал общероссийский, по уровню суицидов область занимала 23-е место среди субъектов Российской Федерации. Актуальность проблемы самоубийств обусловлена, в частности, тем, что они вносят заметный «вклад» в сокращение численности экономически активного населения, ведь три четверти самоубийств в Иркутской области приходится именно на трудоспособный возраст [5, 20]. Снижение смертности в связи с суицидами является одним из важных направлений преодоления демографического кризиса. Кроме того, «сильные различия в уровне самоубийств между странами и половозрастными группами показывают, как важно для каждой страны отслеживать тенденции в динамике самоубийств и определять группы населения с самым большим риском суицида» [23].

Цель данной работы – изучение современного состояния смертности от самоубийств в Иркутской области для установления связи данного явления с социальными факторами.

Материалы и методы. В процессе исследования за период 2000-2013 гг. были использованы таблицы Иркутскстата С51, С52 по смертности населения Иркутской области, базы данных [9, 30], социально-экономические показатели Иркутскстата и социально-гигиенического мониторинга.

В работе применялись ретроспективный, статистический, графический методы, сравнительный метод (сравнение с данными по РФ и ЕС), метод прямой стандартизации с использованием европейского стандарта, метод ранжирования для определения рейтинговых позиций области среди 83 субъектов РФ (проводилось ранжирование показателей по убыванию) и корреляционный анализ.

Подробное сравнение с данными по Российской Федерации проводилось с использованием таблиц Росстата по смертности населения. Для более детального изучения смертности от самоубийств на различных территориях Иркутской области были использованы таблицы С52 по 42 муниципальным образованиям области за 2010-2013 гг. В связи с небольшой численностью населения на некоторых территориях Иркутской области и, соответственно, – единичными случаями смерти от отдельных причин, был проведён анализ осредненных показателей за период 2010-2013 гг. Расчёт последних проводился на основе среднего значения из абсолютных чисел умерших за 2010-2013 гг. и пересчётом показателя на среднегодовое население муниципальных образований за эти годы.

Результаты исследования.

За 2000-2013 гг. в Иркутской области было зарегистрировано 17,9 тысяч смертей от суицидов или 3,4 % от общего числа умерших. В 2013 году среди отдельных причин смерти всего населения Иркутской области самоубийства занимали 7-е место, после ИБС, атеросклероза, инфаркта мозга, пневмонии, рака трахеи, бронхов, лёгких и туберкулёза. У мужчин эта причина смерти находилась на 7-м месте; у женщин – на 20-м. В структуре смертности городского населения Иркутской области самоубийства занимали 10-е место, сельского населения – 3-е место, после ИБС и инфаркта мозга.

Относительный показатель смертности населения от самоубийств в 2013 г. в Иркутской области составил 31,4 на 100 тыс.чел. и превышал общероссийский в 1,6 раза (20,1 на 100 тыс.чел.). При этом среднегодовой темп снижения показателя смертности от самоубийств в Иркутской области за 2000-2013 гг., как и РФ, составил 4,9 %.

Среди 83 субъектов Российской Федерации при ранжировании показателей по убыванию Иркутская область по относительному показателю смертности от самоубийств находилась в 2013 г. на 25-м месте, в течение 2000-2012 гг. – во втором десятке (11-17 места), в начале 1990-х гг. – в первом десятке (5-6 место). По стандартизованным коэффициентам смертности (СКС) всего населения от самоубийств область в 2013 г. занимала 23-е место среди субъектов РФ, у мужчин и женщин – 24-е и 18-е места соответственно.

СКС от самоубийств в Иркутской области снизился с 58,7 на 100 тыс. в 2000 г. до 29,5 в 2013 г., в РФ – с 37,8 в 2000 г. до 18,3 на 100 тыс. в 2013 г., по ЕС – с 12,0 в 2000 г. до 10,2 на 100 тыс. в 2011 г. – рис.1.

Рис.1. Стандартизованные коэффициенты смертности населения от самоубийств в Иркутской области, РФ и ЕС в 2000-2013 гг. (на 100 тыс. населения, европейский стандарт).

Источник: [9] и расчёты автора

Распространённость самоубийств носит гендерный характер: уровень смертности от самоубийств среди мужчин выше, чем среди женщин [1, 5, 22-25]. За 2000-2013гг. в Иркутской области было зарегистрировано 14620 случаев смерти от самоубийств среди мужчин и 3312 – среди женщин (81,5 и 18,5 %), в 2013 г. – 621 и 140 случаев соответственно (81,6 и 18,4%). За период 2000-2013 гг. СКС мужчин от самоубийств в Иркутской области снизились с 106,3 до 53,2 на 100 тыс.; у женщин – с 18,8 до 10,0 на 100 тыс.чел. соответственно. Следовательно, уровень суицидальной смертности мужчин превышал аналогичный у женщин Иркутской области в 2000 г. – в 5,7 раза, 2013г. – в 5,3 раза. СКС мужчин Иркутской области от самоубийств превышали уровень ЕС в 2000 г. в 5,5 раз, в 2010 г. – в 4,3 раза; у женщин – в 3,5 и 3,1 раза соответственно. В настоящее время стандартизованный показатель смертности от самоубийств у мужчин Иркутской области превышает аналогичный показатель по Российской Федерации в 1,6 раза, женщин – в 1,8 раза (2000 г. – 1,5 и 1,8 раза соответственно) – рис.2.

Рис.2. Стандартизованные коэффициенты мужской и женской смертности от самоубийств в Иркутской области, Российской Федерации в 2000 и 2013 гг. (на 100 тыс., европейский стандарт)

Источник: [9] и расчёты автора

За 2000-2013 гг. относительные показатели смертности от самоубийств среди городского населения Иркутской области снизились в 2,1 раза с 54,1 до 25,5 на 100 тыс.чел. со среднегодовым темпом снижения в 5,6 % (РФ – 5,7 %); среди сельского населения – в 1,6 раза с 85,7 до 54,4 на 100 тыс.чел. соответственно, со среднегодовым темпом снижения 3,4 % (РФ – 3,7 %) – рис.3.

В течение исследуемого периода смертность от самоубийств среди сельского населения Иркутской области была в среднем в 1,7 раза выше, чем среди городского; минимальная кратность превышения отмечалась в 2001 г. (в 1,2 раза), максимальная – в 2010 и 2013 гг. (2,1 раза). В РФ в течение исследуемого периода смертность от самоубийств сельского населения была в среднем в 1,9 раза выше, чем городского, причём кратность превышения увеличилась с 1,6 раза в начале 2000-х годов до 2,1 раза в 2010-2013 гг.

Рис.3. Динамика показателей смертности от самоубийств среди городского и сельского населения Иркутской области и Российской Федерации за 2000-2013 гг. (на 100 тыс.). Прим.: ИО – Иркутская область.

В 2013 г. СКС сельского населения Иркутской области от самоубийств статистичеки достоверно отличались в 2,3 раза от аналогичных показателей городского населения, причём различие более выражено среди женщин, чем среди мужчин – 2,8 и 2,1 раза соответственно (P ≤ 0,05) – таб.1.

Таблица 1

Стандартизованные показатели смертности городского и сельского населения Иркутской области от самоубийств в 2011-2013 гг. (на 100 тыс.чел.)

В Иркутской области в 2000-2013 гг. показатели смертности от самоубийств в 1,6-3 раза превышали предельно критическое значение ВОЗ (20 умерших на 100 тыс.населения в год). В среднем за 2010-2013 гг. областной показатель смертности от самоубийств составил 39,2 на 100 тыс., кратность между минимумом в г.Иркутске (от 16,4 на 100 тыс.) и максимумом в Катангском районе (100,6 на 100 тыс.) равна 6,1 раза. По усреднённым показателям за 2010-2013 гг. только в одном муниципальном образовании области, – г.Иркутске, – уровень смертности от самоубийств регистрировался ниже 20 на 100 тыс.чел., в остальных муниципальных образованиях – был выше, причём практически в половине из них, превышая критическую отметку ВОЗ более чем в 3 раза. Таким образом, в Иркутской области и её муниципальных образованиях уровни смертности населения от самоубийств оцениваются как высокие и чрезвычайно высокие.

Стандартизованные показатели смертности от самоубийств в РФ в 2013 г. колебались от минимума 0,4 на 100 тыс.чел. в Республике Ингушетия до максимума 67,0 на 100 тыс.чел. в Республике Алтай. Согласно критериям ВОЗ в 2013 г. субъекты РФ по уровню смертности от самоубийств распределись следующим образом: высокий, средний и низкий уровни по относительным показателям имели 48, 21 и 14 регионов; по СКС – 42, 26 и 15 регионов соответственно.

Минимальные и максимальные стандартизованные показатели мужской смертности в 2013 г. были зарегистрированы в Республиках Ингушетия и Алтай (0,5 и 117,2 на 100 тыс.); среди женщин – в Чеченской республике (0,2 на 100 тыс.) и Чукотском автономной округе (43,1 на 100 тыс.).

В результате проведённого корреляционного анализа Пирсона зарегистрированы сильные связи смертности от самоубийств всего населения Иркутской области с социально-экономическими и демографическими показателями за 2000-2012 гг.: среднедушевыми доходами населения, общей жилой площадь на 1 чел. (r = -0,98), среднемесячной начисленной зарплатой, прожиточным минимумом, валовым региональным продуктом на душу населения (r = -0,97), инвестициями в основной капитал на душу населения (r = -0,93), средним размером пенсий (r = -0,95), среднегодовой численностью населения (r = 0,94), удельным весом лиц, имеющих доход ниже прожиточного минимума (r = 0,88); корреляционные связи средней силы – с уровнем безработицы (r = 0,68) и соотношением браков и разводов (r = 0,67), уровнем экономической активности населения (r = -0,44) – таб.2.

Наблюдаются связи средней силы показателей смертности от самоубийств в субъектах РФ по данным за 2012 г. и долей населения, имеющего доходы ниже прожиточного минимума (r = 0,34), реальными доходами, миграционными приростом (r =-0,34) и показателями, характеризующими уровень медицинского обслуживания (r = 0,43-0,44), по остальным факторам обнаружены слабые корреляционные связи.

Между показателями смертности от самоубийств в Иркутской области как субъекта РФ и распространенностью, первичной заболеваемостью алкоголизмом и алкогольными психозами, по данным за 2000-2012 гг., прослеживается корреляционная связь средней силы (r = 0,65 и r = 0,58). Между уровнями самоубийств в субъектах РФ в 2012 г. и впервые установленной заболеваемостью алкоголизмом, алкогольными психозами также определяется прямая корреляционная связь средней силы (r = 0,41), а с общей заболеваемостью хроническим алкоголизмом и психозами – коэффициент корреляции слабее (r =0,28). При определении корреляции между показателями смертности от самоубийств субъектов РФ и продажей водки, ликероводочных изделий на душу населения, по данным за 2012 г., получен коэффициент слабой силы (r = 0,21).

Таблица 2

Коэффициенты корреляции Пирсона между уровнем смертности от самоубийств в Иркутской области и Российской Федерации и социально-экономическими, демографическими показателями по данным за 2000-2012 гг.

* жирным шрифтом выделены коэффициенты, где динамические ряды имели вариацию ≤33%.

Источник: [11, 30]

Обсуждение результатов.

Высокий уровень смертности от самоубийств в Российской Федерации отмечен многими исследователями, особенно при сравнении с европейскими показателями [2, 5, 17-23, 29]. Современный уровень суицидальной смертности в Иркутской области по стандартизованным показателям превышает европейский уровень в 3 раза [9]; общероссийский уровень – в 1,6 раза, а по отдельным территориям Иркутской области превышение составляет 4-7 раз.

Следует отметить положительную тенденцию в снижении смертности от самоубийств в Иркутской области за последние годы, аналогичную общероссийской: среднегодовые темпы снижения показателей за исследуемый период в Иркутской области практически совпали с общероссийскими и составили 4,9 % для всего населения, 5,6 и 3,4 % – для городского и сельского населения (по РФ – 4,9; 5,7 и 3,7 % соответственно).

По последним официальным данным показатель смертности от самоубийств в РФ составил в 2013 г. 20,1 на 100 тыс., в Иркутской области – 31,4 на 100 тыс. То есть, в России произошло снижение показателя самоубийств фактически до критического уровня по критерию ВОЗ (20‰оо), и вполне реален переход на средний уровень смертности от самоубийств. Иркутская область по-прежнему далека от этой критической отметки и только к 2021 году, при существующих темпах снижения показателя и сохранении позитивной тенденции, уровень суицидальной смертности опустится ниже этого уровня. О некотором улучшении ситуации по смертности от самоубийств свидетельствует переход Иркутской области по рейтингу среди субъектов РФ из второго десятка неблагополучных регионов в третий – с 11-17 места в 2000-е гг. до 23-го места в 2013 г.

В Иркутской области, как и в России, уровень самоубийств выше среди сельского населения [1, 5, 19]. Причём, если разница в показателях смертности от самоубийств среди сельского и городского населения в Российской Федерации постепенно увеличивалась с 1,6 раза в 2000-2001 гг. до 2,1 раза в 2010-2013 гг., то в Иркутской области такой закономерности не прослеживается – превышение в разные годы составляло от 1,2 до 2,1 раза, но в настоящее время совпадает с общероссийским (2,1 раза). Следует отметить, что темпы снижения смертности от самоубийств в сельской местности, как в Иркутской области, так и в Российской Федерации, ниже, чем в городских поселениях. На высокий уровень смертности от самоубийств в сельской местности оказывают влияние такие неблагоприятные факторы, как социальная изоляция, высокий уровень безработицы, низкий уровень заработной платы и среднедушевых доходов, ограниченный доступ к медицинской помощи, более низкий уровень образования [23].

В Иркутской области уровень суицидальной смертности мужчин в настоящее время превышает аналогичный показатель у женщин более чем в 5 раз. Гендерные различия в уровне суицидальной смертности в Российской Федерации в исследуемые годы были более выражены – от 6,0 до 6,6 раз [1].

Для Иркутской области в течение исследуемого периода характерна бимодальная модель смертности от суицидов, обусловленная в первую очередь мужской смертностью, с пиками показателей в возрастных группах 20-34 лет и старше 70 лет, что соответствует традиционным закономерностям в суицидологи [8] и совпадает с результатами другого исследования [22]. Уровень женской смертности от самоубийств постепенно увеличивается с возрастом, т.е. для Иркутской области характерна именно такая модель из трёх существующих в мировой практике. Соотношение мужской и женской смертности в Иркутской области колеблется в разных возрастных группах от 1,8:1 до 6,9:1, что аналогично мировым показателям [23].

Профилактика суицидального поведения важна, прежде всего, потому, что высока смертность от самоубийств в трудоспособном возрасте [5, 24, 25]. Специалисты считают причиной высокого уровня смертности экономически активного населения от самоубийств – психосоциальное неблагополучие общества, а самоубийства – существенной социально-экономической проблемой, обусловленной ранним возрастом смерти большинства суицидентов [17, 21]. Научными исследованиями определён ряд важных социальных факторов и факторов среды, связанных с суицидальным поведением, в частности, – место жительства, уровень образования, профессиональная занятость, злоупотребление алкоголем, наркотиками, психические расстройства, принадлежность к религии, экономические условия и др. [2, 3, 5, 22-24, 28]. Результаты проведённого корреляционного анализа позволяют утверждать о влиянии социальных факторов на смертность от самоубийств в Иркутской области.

Следует отметить, что коэффициенты корреляции показателей смертности от самоубийств в разрезе субъектов РФ за 2012 г. совпали с результатами другого исследования за 2010 г. [20] по таким показателям, как удельный вес населения, проживающего на доходы ниже прожиточного минимума, численность врачей и среднего медперсонала на 10 тыс.чел., коэффициент фондов, коэффициент Джини. Были близкими по значению полученные коэффициенты корреляции и по некоторым другим социально-экономическим, демографическим факторам (реальные денежные доходы населения, обеспеченность жильём, удельный вес городского населения, коэффициент разводимости, соотношение браков и разводов, мощность амбулаторно-поликлинических учреждений, среднегодовая численность и миграционный прирост населения). Но следует учесть, что по двум последним факторам коэффициенты вариации превышают 33 %. Хотя эти же факторы коррелируют с разной силой с показателями смертности от самоубийств в Иркутской области за 2000-2012 гг. (r = 0,94 и r = -0,16 соответственно) при допустимых значениях коэффициентов вариации. «Впрочем многофакторность социальной детерминации («полипричинность») не позволяет однозначно утверждать наличие жестких линейных зависимостей между экономическими, политическими, демографическими процессами и девиантностью» [4].

Парадоксальный факт наличия обратной корреляционной связи между самоубийствами и продажей водки, ликеро-водочных изделий на душу населения в разрезе муниципальных образований Иркутской области за 2012 год, скорее всего, объясняется неполными данными по продаже алкогольных напитков из-за необязательности представления статистической отчётности организациями, занимающимися только продажей пива.

Одним из факторов риска самоубийств являются социальные стрессы [16]. После кризиса 2008 года произошёл резкий рост безработицы, что, по мнению учёных, стало одним из основных экономических факторов, приводящему к росту самоубийств [28]. Увеличение безработицы более чем на 3% за относительно короткое время коррелирует с ростом почти на 5% числа самоубийств и самоповреждений среди людей моложе 65 лет [6]. Специалисты ВОЗ считают, что если страны будут расходовать 200 или более долларов США на человека в год на программы активизации рынка труда, направленные на улучшение перспектив получения работы и защиту работающих, они смогут избежать роста числа самоубийств [10]. О существующей связи суицидов с социальными стрессами в Иркутской области подтверждают полученные коэффициенты корреляции средней силы между показателями смертности от самоубийств и безработицей, экономической активностью населения.

Уровень смертности от самоубийств служит важнейшим индикатором социальной ситуации, показателем психосоциального неблагополучия, деградации современного общества [4, 5, 7, 14-18, 21, 22,]. Для оценки неблагополучия общества эксперты рассматривают суициды, как самостоятельные показатели, так и в соотношении с показателями смертности от убийств [3, 4, 14, 16, 22]. Так, Я.И.Гилинским было предложено соотношение уровня убийств и уровня самоубийств в качестве показателя для определения «степени цивилизованности и социальности»¹ общества с условным делением стран на 4 группы [3, 4]. В 2000 г. индекс «цивилизованности-социальности» для Российской Федерации был равен 0,72, достиг максимума 0,81 в 2003 г. и далее снизился до 0,50 в 2013 г. Динамика этого индекса в Иркутской области полностью совпадает с общероссийской тенденцией. В настоящее время, несмотря на положительную динамику, индекс «цивилизованности-социальности», как в Иркутской области, так и в РФ, по-прежнему находится в границах высокого уровня соотношения убийств и самоубийств (0,40-0,99). Я.А.Лещенко предложил аналогичный подход для оценки уровня психологического (духовного) неблагополучия общества, основанный на ранжировании показателей самоубийств, соотношении общих показателей самоубийств и убийств (т.е. коэффициент, обратный «степени цивилизованности и социальности»), разработал критерии (градации) уровней благополучия/неблагополучия [16].

Бесспорен тот факт, что официальные показатели смертности от самоубийств возможно использовать только для вероятностной оценки психосоциального или психологического неблагополучия общества. Это связано, в первую очередь, с недостатками статистики, плохим качеством кодировки смертности. Сомнения в достоверности уровня смертности от убийств и самоубийств учёные отмечали давно и неоднократно (Богоявленский Д., 2001, Семенова В.Г. и др., 2004, Антонова О.И., 2007, Иванова А.Е. и др., 2013). В настоящее время ситуация мало изменилась: исследователи по-прежнему обращают внимание на рост смертности в России от повреждений с неопределёнными намерениями [12, 13, 27, 29]. Причём, проблема качества статистики смертности от внешних причин не сводится только к проблеме повреждений с неопределёнными намерениями – ведь часть самоубийств и убийств могут попадать в такие рубрики смертности, как «Симптомы, признаки и отклонения от нормы, выявленные при клинических и лабораторных исследованиях, не классифицированные в других рубриках», «Болезни системы кровообращения», «Случайные падения» [27]. По мнению Ивановой А.Е и др., «картина российских потерь от повреждений с неопределенными намерениями и их масштабы указывают, что существенная часть таких социально значимых причин смерти, как убийства и самоубийства, в настоящее время переводятся в латентную форму» [12]. Следовательно, сделать однозначный вывод – насколько близки к реальности официальные цифры по смертности от самоубийств и убийств в отдельно взятом регионе Российской Федерации, – достаточно сложно, поэтому все произвольные индексы, коэффициенты или соотношения, получаемые расчётным путём из этих показателей, будут вероятностными и только косвенно позволят оценить неблагополучие общества.

Так, согласно расчётам индекса «цивилизованности-социальности», для 60 субъектов РФ в 2012 г. была характерна низкая «цивилизованность» и высокая «социальность» при коэффициентах от 0,40 до 0,99. Очень высокие соотношения убийств и самоубийств, зарегистрированные в Республике Ингушетия (17,51), Республике Дагестан (3,44), Чеченской Республике (2,50), свидетельствуют о наличии в них экстремальных условий. Остальные 16 субъектов РФ, имеющие значения коэффициентов в пределах 0,11-0,30, находились на среднем уровне «цивилизованности-социальности»: Чувашская Республика (0,23), Воронежская область (0,26), Республика Башкортостан (0,28), Орловская область (0,29), Удмуртская Республика (0,31), Кировская область (0,33) и др. При анализе показателей смертности с использованием методики при включении латентных форм [12], в этой группе со средним уровнем «цивилизованности-социальности» осталась только Республика Адыгея, в которой был зарегистрирован один из самых низких показателей смертности от повреждений с неопределенными намерениями в РФ (4-е место при ранжировании от низких показателей к высоким). Зато число неблагополучных субъектов по И.Я.Гилинскому, имеющих коэффициент >1, увеличилось с 7 до 20! Причём, в эту группу переместились Воронежская область и Республика Мордовия со средними коэффициентами смертности от самоубийств по официальным цифрам. Следовательно, в настоящее время некорректно анализировать рейтинговые позиции отдельного региона среди субъектов РФ по смертности от самоубийств из-за существующих региональных различий в кодировке смертности.

По данным за 2012 г., показатель смертности от убийств в Иркутской области, после включения латентных форм, увеличился в 2,6 раза; в отдельных территориях области – от 1,3 до 11 раз. Показатель же смертности от самоубийств в целом по Иркутской области за счёт включения латентных форм увеличился незначительно – на 7,3 %. Следовательно, в Иркутской области по официальным данным более значительны уровни занижения смертности от убийств, чем от самоубийств. Причём, после включения латентных форм, в 18 муниципальных образованиях (МО) расчётный показатель смертности от самоубийств не изменился. Среди 24 территорий, где показатель смертности от самоубийств вырос за счёт включения латентных форм, рост в 16 МО составил до 10 %, в 5 – от 10 до 20 %, в 3 МО – был свыше 20 % с максимумом в Чунском районе (рост на 46,7 %). Таким образом, расхождение цифр смертности от самоубийств на 7,3 % по официальной статистике и расчётных, после включения латентных форм, позволяет сделать вывод о том, что анализируемый уровень официальной смертности от самоубийств в Иркутской области близок к реальности.

Суицидальная смертность, являясь ведущей внешней причиной смерти, приносит огромный ущерб обществу. Иркутская область была отнесена к регионам с наиболее высоким уровнем социально-экономического ущерба от смертности от самоубийств. Согласно расчётам Морева М.В. и Любова Е.Б. [18, 21], Иркутской областью в 2009 году было потеряно 22580 лет продуктивной жизни из-за смертности от самоубийств или 0,902 % к валовому региональному продукту (ВРП). Следовательно, ориентировочно ущерб составил 4,14 млрд.руб. От всех остальных причин смерти социально-экономический ущерб для Иркутской области был менее значителен: от ИБС – 2,89 млрд.руб.; транспортных несчастных случаев – 2,37 млрд.руб., злокачественных новообразований – 2,29 млрд.руб.

Смертность от самоубийств негативно влияет на ожидаемую продолжительность жизни населения Иркутской области, которая в 2012 г. была одной из самых низких среди 83 субъектов Российской Федерации – 66,32 года; 59,92 года у мужчин и 72,92 года у женщин. При ранжировании этих показателей по убыванию область занимала 77-е, 79-е и 76-е места соответственно. В 2005 г. ОПЖ при устранении самоубийств как причины смерти увеличилась бы на 1,2 года у мужчин и на 0,2 года у женщин, в 2012 г. – на 1,25 и 0,61 года соответственно.

Заключение. Снижение смертности от самоубийств в Иркутской области является по-прежнему важной проблемой общества, – недаром ВОЗ относит самоубийства к потенциальным дополнительным индикаторам для достижения всеобъемлющего целевого ориентира Здоровье-2020 по сокращению преждевременной смертности населения [6].

За последние 10 лет уровень смертности в Иркутской области от самоубийств снизился в 2 раза, но по-прежнему остаётся высоким – в 1,5 раза превышает критическую отметку ВОЗ. Для современного состояния смертности от самоубийств в Иркутской области, как демографического явления, характерны: бимодальная возрастная модель с двумя суицидоопасными группами (мужчины 20-34 лет и лица старше 70), более высокий уровень смертности мужчин (в 5,3 раза выше, чем у женщин) и сельского населения (в 2,3 раза выше, чем в городских поселениях). Проведённый корреляционный анализ указывает на влияние социально-экономических и демографических факторов на смертность от самоубийств в Иркутской области.

Для снижения суицидальной смертности, с одной стороны, необходимы меры, касающиеся совершенствования мониторинга за данным явлением, развития сети кризисных и реабилитационных центров, повышения квалификации работников здравоохранения, разработки образовательных программ по суицидологическому профилю, выполнения программ по формированию здорового образа жизни среди населения, запрета Интернет-сайтов с информацией о способах совершению самоубийства, а также призывов к его совершению и др. С другой стороны, для снижения смертности от самоубийств требуется неуклонное исполнение общих мер по улучшению социально-экономических условий жизнедеятельности населения [16]: повышение уровня доходов населения, обеспечение его трудовой занятости, борьба со скрытой безработицей) и мер социальной поддержки отдельным категориям граждан (организация досуга, профилактика вредных привычек среди молодежи, пособия для наиболее нуждающихся и т.д.). Имеются убедительные фактические данные, свидетельствующие о том, что надлежащие профилактика и лечение депрессии, вредного употребления алкоголя и токсикомании, а также последующие контакты с людьми, пытавшимися совершить самоубийство, могут приводить к снижению показателей самоубийств [26].

Очевидно, что для предотвращения самоубийств необходимы действия и за пределами сектора здравоохранения. Для этого необходим инновационный, комплексный подход, охватывающий и другие сектора: образование, трудоустройство, полиция, правосудие, религия, законодательство, политика и СМИ [26]. Ощутимые результаты возможны только при многосекторальном подходе, охватывающем меры вмешательства и виды деятельности на многих уровнях. Морев М.В. считает, что «для России разработка национальной концепции профилактики суицидального поведения особенно актуальна в связи с повышенным уровнем смертности и вызванных этим существенных социально-экономических и демографических потерь» [20].

По мнению экспертов, «уровень смертности от внешних причин смерти может служить маркером эпидемиологического и демографического развития страны» [29], главным индикатором социально-экологического неблагополучия [16]. Результаты данного исследования позволяют лучше понять проблему самоубийств и факторов, влияющих на суицидальную смертность в Иркутской области, тем самым сделать более эффективной профилактическую работу.

Список литературы

1. Аминов И. Всемирный день предупреждения суицидов http://demoscope.ru/weekly/2012/0523/analit01.php (дата обращения 11.12.2013)
2. Бачило Е.В., Барыльник Ю.Б., Антонова А.А. Суицидальная активность населения Саратовской области и социально-медицинские факторы Материалы интернет-конференции «Биологические основы психических расстройств». URL: http://topreferat.znate.ru/docs/index-26887.html?page=4 (дата обращения 11.12.2013)
3. Гилинский Я. Девиантология: социология преступности, наркотизма, проституции, самоубийств и других «отклонений». СПб.: Юридический центр Пресс; 2004. с.157-181.
4. Гилинский Я.И. Девиантное поведение в Санкт-Петербурге: на фоне российской действительности эпохи постперестройки. Мир России. 1995; 4 (2): 126-128.
5. Гулин К.А., Морев М.В. Суицидальное поведение населения: факторы риска и возможности управления. [Интернет]. URL: //http://www.hse.ru/pubs/lib/data/access/ticket/1391498002bce8535fa1a229818e929ce77d4f34a9/conf3.pdf (дата обращения 27.12.2013)
6. Доклад ВОЗ о состоянии здравоохранения в Европе 2012: Курс на благополучие. [Интернет]. URL: www.euro.who.int/.../0020/234911/The-European-health-report-2012.-Charting-the-way-to-well-being-Rus.pdf (дата обращения: 27.12.2013)
7. Единая межведомственная информационно-статистическая система. [Интернет]. URL: http://www.fedstat.ru/indicator/data.do (дата обращения 30.01.2014)
8. Жолквер Н. Почему в России так много самоубийств? [Электронный ресурс]. URL: http://www.inosmi.ru/russia/20130409/207888808.html // (дата обращения 18.02.2014)
9. Здоровье для всех: Европейская база данных ВОЗ. [Интернет]. URL: http://data.euro.who.int/hfamdb/(дата обращения 17.07.2014)
10. Здоровье-2020: основы европейской политики и стратегия для XXI века, ВОЗ. 2013. [Интернет]. URL: http://www.euro.who.int/__data/assets/pdf_file/0017/215432/Health2020-Long-Rus.pdf (дата обращения 14.11.2013)
11. Здравоохранение в России. 2013. Статистический сборник.. Москва: Росстат; 2013. С. 316-319.
12. Иванова А.Е., Сабгайда Т.П., Семенова В.Г., Запорожченко В.Г., Землянова Е.В., Никитина С.Ю. Факторы искажения структуры причин смерти трудоспособного населения России. Социальные аспекты здоровья населения [электронный научный журнал]. 2013; 32 (4). URL: http://vestnik.mednet.ru/content/view/491/30/lang,ru/ (дата обращения 27.03.2014)
13. Кренев А.А., Васин С.А. «Род смерти не установлен» - ведущая причина насильственной смерти в России. [Интернет]. URL: http://demoscope.ru/weekly/2012/0535/analit010.php (дата обращения 02.04.2014)
14. Лещенко Я.А., Данилина Е.В., Батура О.Г., Боева А.В., Лещенко О.Я., Лутин Я.А. и др. Общественное здоровье как важнейшая составляющая человеческого капитала. Лещенко Я.А., редактор. Иркутск. 2005. 206 с.
15. Лещенко Я.А., Лисовцов А.А. Смертность, условия жизнедеятельности подростков и молодёжи Сибири в 1990-2000-е гг. Бюллетень Восточно-Сибирского научного центра СО РАМН. 2013; (1): 91-96.
16. Лещенко Я.А., Боева А.В., Гольцова Е.В., Григорьев Ю.А., Лещенко О.Я., Рогачева О.А. и др. Развитие человеческого потенциала Сибири: проблемы социального воспроизводства регионального сообщества: монография. Я.А. Лещенко, О.А. Кармадонов, редакторы. Иркутск: Оттиск; 2013. 514 с.
17. Лисовцов А.А. Гигиенические аспекты преждевременной смертности населения Иркутской области: автореф. дис. … канд. мед. наук. Иркутск; 2012. 23 с.
18. Любов Е.Б., Морев М.В., Фалалеева О.И. Суициды: социо-экономическое бремя в России. Медицинская психология в России [электронный научный журнал]. 2013; 19 (2). URL: http://medpsy.ru (дата обращения: 04.02.2014).
19. Мальцев А.Е., Шешунов И.В., Зыков В.В. Региональные особенности завершенных самоубийств в Кировской области. Социальные аспекты здоровья населения [электронный научный журнал]. 2010; 15 (3). URL: http://vestnik.mednet.ru/content/view/225/30/lang,ru/ (дата обращения: 27.11.2013)
20. Морев М.В. Факторы суицидального поведения и их преодоление. Проблемы развития территории. 2013. Вып.1(63). с. 98-108. [Интернет]. URL: http://cyberleninka.ru/article/n/faktory-riska-suitsidalnogo-povedeniya-i-ih-preodolenie (дата обращения 30.01.2014)
21. Морев М.В., Любов Е.Б. Социально-экономический ущерб вследствие смертности населения от самоубийств. [Интернет]. URL: http://demoscope.ru/weekly/2012/0523/analit03.php (дата обращения 28.11.2013)
22. Мягков А.Ю., Ерофеев С.В. Самоубийства в Ивановской области: анализ временных трендов. Социологический журнал. 2007; (2): 37-58.
23. Насилие и его влияние на здоровье. Доклад о ситуации в мире Этьенн Г. Круг и др., редакторы. [Пер. с англ]. Москва: Весь Мир; 2003. c. 191-213.
24. Подбор фактов. Факт 3. [Интернет]. URL: http://who.int/features/factfiles/mental_health/mental_health_facts/ru/index2.html (дата обращения 27.12.2013)
25. Попов А.В. Смертность от внешних причин среди сельского населения Удмуртской Республики. [Интернет]. URL: http://vestnik.mednet.ru/content/view/373/30/lang,ru/ (дата обращения 27.11.2013)
26. Предотвращение самоубийств (SUPRE), август 2012 г. Программа ВОЗ. [Интернет]. URL: http://who.int/mental_health/prevention/suicide/suicideprevent/ru/index.html (дата обращения 27.12.2013)
27. Семенова В.Г., Антонова О.И. Достоверность статистики смертности (на примере смертности от травм и отравлений в Москве). Социальные аспекты здоровья населения [электронный научный журнал]. 2007; 2 (2). URL: http://vestnik.mednet.ru/content/view/28/30/lang,ru/ (дата обращения 27.03.2014)
28. Тодоров В. Смертоносный кризис. 18 сентября 2013. [Интернет]. URL: http://www.gazeta.ru/health/2013/09/17_a_5656817.shtml (дата обращения: 27.11.2013)
29. Юмагузин В.В. Смертность от внешних причин в России в постсоветский период: дис. … канд. социол. наук. Москва. 2013. 219 с. [Электронный ресурс]. URL: http://www.hse.ru/data/2013/12/27/1335008800/dis%20yumag.pdf (дата обращения 04.02.2014)
30. Центральная база статистических данных Росстата [Электронный ресурс]. URL: http://www.gks.ru/dbscripts/Cbsd/DBInet.cgi#1 (дата обращения 25.11.2013)

References

1. Aminov I. The world day of suicide prevention. [Internet]. 2012 [cited 2013 Dec 11]. Available from: http://demoscope.ru/weekly/2012/0523/analit01.php (In Russian).
2. Bachilo E.V., Baryl'nik Yu.B., Antonova A.A. Suicidal cases in population of Saratov region and their social and health factors. “Biological basis of mental health disorders”, Internet Conference, Proceeding. [Internet] [cited 2013 Dec 11]. Available from: http://topreferat.znate.ru/docs/index-26887.html?page=4 (In Russian).
3. Gilinskiy Ya.I. Deviantology: sociology of crime, drug abuse, prostitution, suicides, and other mental disorder. St. Petersburg: Press Legal Center; 2004. p. 157-181. (In Russian).
4. Gilinskiy Ya.I. Deviant behavior in St. Petersburg: on the background of post-perestroika era of Russian reality. Mir Rossii. 1995; 4 (2): 126-128. (In Russian).
5. Gulin K.A., Morev M.V. Suicide behavior of population: risk factors and possibilities to control [Internet] [cited 2013 Dec 27]. Available from: //http://www.hse.ru/pubs/lib/data/access/ticket/1391498002bce8535fa1a229818e929ce77d4f34a9/conf3.pdf (In Russian).
6. WHO. The European Health Report 2012: charting the way to well-being: [Internet] [cited 2013 Dec 27]. Available from: www.euro.who.int/.../0020/234911/The-European-health-report-2012.-Charting-the-way-to-well-being-Rus.pdf (In Russian).
7. United interagency information and statistical system [Internet] [cited 2014 Jan 30]. Available from: http://www.fedstat.ru/indicator/data.do (In Russian).
8. Zholkver N. Why are there many suicide cases in Russia? [Internet] [cited 2014 Feb 18]. Available from: http://www.inosmi.ru/russia/20130409/207888808.html // (In Russian).
9. Health for all. European data base. WHO [Internet] [cited 2014 Jul 17]. Available from: http://data.euro.who.int/hfamdb/ (In Russian).
10. Health-2020: the base of European policy and strategy for XXI century. WHO. 2013. [Internet] [cited 2013 Nov 14]. Available from: http://www.euro.who.int/__data/assets/pdf_file/0017/215432/Health2020-Long-Rus.pdf (In Russian).
11. Health care in Russia. 2013. Statistical digest. Moscow: Rosstat; 2013. P. 316-319. (In Russian).
12. Ivanova A.E., Sabgayda T.P., Semenova V.G., Zaporozhchenko V.G., Zemlyanova E.V., Nikitina S.Yu. Factors distorting the structure of causes of death in Russian working age population. Sotsial'nye aspekty zdorov'ya naseleniya [series online] 2013 [cited 2014 Mar 27]; 32 (4). Available from: http://vestnik.mednet.ru/content/view/491/30/lang,ru/ (In Russian).
13. Krenev A.A., Vasin S.A.“Type of death is not identified” – a leading cause of violent death in Russia [Internet] [cited 2014 Apr 02]. Available from: http://demoscope.ru/weekly/2012/0535/analit010.php (In Russian).
14. Leshchenko Ya.A., Danilina E.V., Batura O.G., Boeva A.V., Leshchenko O.Ya., et al. Public health as an important component of human capital. Leshchenko Ya.A.., editor. Иркутск. 2005. 206 p. (In Russian).
15. Leshchenko Ya.A., Lisovtsov A.A. Mortality and conditions for vital activity of adolescents and the youth of Siberia in 1990-2000. Byulleten' Vostochno-Sibirskogo nauchnogo tsentra SO RAMN. 2013; (1): 91-96. (In Russian).
16. Leshchenko Ya.A., Boeva A.V., Gol'tsova E.V., Grigor'ev Yu.A., Leshchenko O.Ya., et al. Development of human potential in Siberia: problems of social reproduction of regional community: Monograph. Ya.A. Leshchenko, O.A. Karmadonov, editors . Irkutsk: Ottisk; 2013. 514 p. (In Russian).
17. Lisovtsov A.A. Health aspects of preliminary population mortality in Irkutsk region. Cand.Sci.Med [thesis]. Irkutsk; 2012. 23 p. (In Russian).
18. Lyubov E.B., Morev M.V., Falaleeva O.I. Suicides: social and economic burden in Russia. Meditsinskaya psikhologiya v Rossii [series online]. 2013 [cited 2014 Feb 04]; 19 (2). Available from: http://medpsy.ru (In Russian).
19. Mal'tsev A.E., Sheshunov I.V., Zykov V.V. Regional features of suicide cases in Kirov region. Sotsial'nye aspekty zdorov'ya naseleniya [series online]. 2010 [cited 2013 Nov 27]; 15 (3). Available from: http://vestnik.mednet.ru/content/view/225/30/lang,ru/ (In Russian).
20. Morev M.V. Factors of suicide behavior and how to overcome them. Problemy razvitiya territorii. 2013;1(63): 98-108. [Internet] [cited 2014 Jan 30]. Available from: http://cyberleninka.ru/article/n/faktory-riska-suitsidalnogo-povedeniya-i-ih-preodolenie (In Russian).
21. Morev M.V., Lyubov E.B. Social and economic losses due to population mortality from suicides [Internet] [cited 2013 Nov 28]. Available from: http://demoscope.ru/weekly/2012/0523/analit03.php (In Russian).
22. Myagkov A.Yu., Erofeev S.V. Suicides in Ivanovo region: analysis of temporal trends. Sotsiologicheskiy zhurnal. 2007; (2): 37-58. (In Russian).
23. Violence and its impact on health. Report on the situation in the world. Et'enn G. Krug, at al, editors. [trans. from English]. Moscow: Ves' Mir 2003. p. 191-213. (In Russian).
24. Selection of the facts. Fact 3. [Internet] [cited 2013 Dec 27]. Available from: http://who.int/features/factfiles/mental_health/mental_health_facts/ru/index2.html (In Russian).
25. Popov .V. Mortality from external causes in rural population of Udmurtian Republic. [Internet] [cited 2013 Nov 27]. Available from: http://vestnik.mednet.ru/content/view/373/30/lang,ru/ (In Russian).
26. Suicide prevention (SUPRE), WHO Program August 2012. [Internet]. [cited 2013 Dec 27]. Available from: http://who.int/mental_health/prevention/suicide/suicideprevent/ru/index.html (In Russian).
27. Semenova V.G., Antonova O.I. Reliability of mortality statistics (by an example of mortality caused by trauma and poisoning in Moscow) Sotsial'nye aspekty zdorov'ya naseleniya [series online]. 2007 [cited 2014 Mar 27]; 2 (2). Available from: http://vestnik.mednet.ru/content/view/28/30/lang,ru/ (In Russian).
28. Тodorov V. A mortality crisis. September 18, 2013. [Internet] [cited 2013 Nov 27]. Available from: http://www.gazeta.ru/health/2013/09/17_a_5656817.shtml (In Russian).
29. Yumaguzin V.V. Mortality from external causes in Russia in post-Soviet period. Cand.Sci.Soc. [dissertation]. Moscow. 2013. 219 p. [Online]. 2013 [cited 2014 Feb 04]. Available from: http://www.hse.ru/data/2013/12/27/1335008800/dis%20yumag.pdf (In Russian).
30. Central base of statistical data of Rosstat [Internet].[cited 2013 Nov 25]. Available from: http://www.gks.ru/dbscripts/Cbsd/DBInet.cgi#1 (In Russian).

Добавить комментарий

Пожалуйста оставляйте комментарии только по теме. Вы можете оставить свой комментарий любым браузером кроме Internet Explorer старше 6.0
Имя:
E-mail
Комментарий:
Код:*