DOI: 10.21045/2071-5021-2017-57-5-3

Данилова И.А.^1,2
1 Национальный Исследовательский Университет «Высшая Школа Экономики», Москва
² Институт Демографических Исследований Общества Макса Планка, Росток, Германия

INTERREGIONAL INEQUALITY IN LIFE EXPECTANCY IN RUSSIA AND ITS AGE AND CAUSE OF DEATH COMPONENTS
Danilova I.A. ^1,2
1 National Research University “Higher School of Economics”, Moscow, Russian Federation
² Max Planck Institute for Demographic Research, Rostock, Germany

Контактная информация: Данилова Инна Андреевна, e-mail: Этот e-mail защищен от спам-ботов. Для его просмотра в вашем браузере должна быть включена поддержка Java-script
Contacts: Danilova Inna, e-mail: Этот e-mail защищен от спам-ботов. Для его просмотра в вашем браузере должна быть включена поддержка Java-script
Information about author:
Danilova I.A., https://orcid.org/0000-0001-8813-5871
Финансирование. Исследование финансировалось в рамках государственной поддержки ведущих университетов Российской Федерации "5-100".
Конфликт интересов. Автор заявляет об отсутствии конфликта интересов.
Acknowledgments. The study has been funded by the Russian Academic Excellence Project «5-100».
Conflct of interests. The authors declare no conflict of interest.

Резюме

Актуальность. В течение последних десятилетий в России происходили значительные изменения в смертности. Принимая во внимание гетерогенность регионов России, представляется актуальным проанализировать, как эти изменения проявлялись на уровне регионов, и как вследствие них трансформировалось межрегиональное неравенство в смертности.

Цель. Оценить изменение межрегионального неравенства в смертности в России в течение периода 1989-2016 гг.; оценить вклад отдельных возрастов и групп причин смерти в межрегиональное неравенство в смертности в России и изменение этого вклада во времени.

Методы. В качестве основной меры оценки межрегионального неравенства в исследовании была использована разница в продолжительности жизни между двумя группами регионов. В первую группу вошли регионы с самыми высокими значениями продолжительности жизни, где суммарно проживает 15% населения России. Во вторую – регионы с самыми низкими значениями продолжительности жизни, где также проживает 15% населения России. Вклад отдельных возрастов и причин смерти в разницу в продолжительности жизни между двумя 15%-ми группами населения оценивался с помощью метода пошаговой декомпозиции.

Результаты. Неравенство между регионами в продолжительности жизни существенно выросло в 1990-е годы XX века. Последний период улучшений в смертности в России не привел к значимому изменению межрегионального неравенства. В 2016 году разница в продолжительности жизни между лидирующей и отстающей группами регионов, где проживает по 15% населения России, составила у мужчин 9,6 года. В том числе, 2,6 года за счет неравенства в смертности в возрастах 15-39 лет, 4,2 – в возрастах 40-64 года, 2,9 – в возрастах старше 65 лет. У женщин соответствующая разница составляла 5,2 года: 1,2 года из-за неравенства в смертности в группе 15-34 года, и по 2,0 года в возрастах 40-64 года и 65 лет и старше. Среди причин смерти основной вклад в неравенство вносят внешние причины смерти в молодых и средних возрастах, а также болезни системы кровообращения в средних и пожилых возрастах.

Выводы. Уменьшение вклада внешних причин смерти в молодых и средних возрастах и болезней системы кровообращения в средних возрастах положительно влияло на снижение неравенства в продолжительности жизни между регионами после 2005 года. Одновременно, снижение смертности в пожилых возрастах вносило вклад в дивергенцию регионов по продолжительности жизни. Позитивные изменения снижения смертности в пожилых возрастах, с которыми связывают начало кардиоваскулярной революции, не были разделены регионами России в равной мере.

Ключевые слова. Регионы России; неравенство в смертности; причины смерти

Abstract

Significance. During the recent decades, Russia has experienced significant shifts in mortality. Considering the heterogeneity of the Russian regions, it is important to analyze how those shifts were experienced at the regional level and how they influenced the inter-regional mortality inequality.

Purpose. To evaluate how the inter-regional mortality inequality in Russia changed during the period 1989-2016; to measure contribution of different age groups and causes of death into the inter-regional mortality inequality in Russia and changes in those contributions over time.

Methods. In the current study, we used gap in life expectancy between the two groups of regions as the main measure of inter-regional inequality. The first group included regions with the highest levels of life expectancy inhabited altogether by 15% of the total Russian population. The second group included regions with the lowest levels of life expectancy, which also altogether accounted for 15% of the total Russian population. The contribution of different age groups and causes of death into the gap in life expectancy between the two groups was estimated with the stepwise replacement decomposition technique.

Results. Life expectancy inequality between regions increased substantially in the 1990s. The recent period of mortality improvements in Russia did not result in any significant changes in the inter-regional inequality. In 2016, the difference between the two 15%-groups of regions performing the best and the worst in terms of life expectancy amounted to 9.6 years in males. Mortality inequality in ages 15-39 contributed 2.6 years to this gap, in ages 40-64 – 4.2 years, and in ages over 65 – 2.9 years. In females the gap amounted to 5.3 years; 1.2 years, 2.0 years, and 2.0 years contributed by age intervals 15-39, 40-64, and 65 years and over respectively. Among the causes of death, the major contribution in inequality is attributable to external causes of death at the young and middle ages and circulatory diseases at the middle and elderly ages.

Conclusions. Decreased contribution of external causes of death in the young and middle ages, and circulatory diseases in the middle age had a positive effect on the inter-regional inequality in life expectancy after 2005 contributing to its decline. At the same time, mortality decline in the elderly contributed to divergency in life expectancy across regions. Those positive changes in the elderly mortality towards reduction, which are associated with the beginning of cardiovascular revolution in Russia, did not equally affect the Russian regions.

Keywords. Regions of Russia; mortality inequality; causes of death.

Введение

Российская Федерация состоит из регионов (субъектов Федерации), которые значительно отличаются между собой по многим аспектам жизни населения – от культурно-исторических особенностей до природно-климатических и социально-экономических условий жизни. Отличаются регионы и по такому показателю как ожидаемая продолжительность жизни при рожденииⁱ. Этот показатель – главный индикатор, который позволяет судить о здоровье населения, одна из ключевых характеристик человеческого развития [13]. В 2016 году продолжительность жизни (при расчёте на оба пола) в Дальневосточном ФО составила 69,2 года, в Северо-Кавказском ФО – 75,1 года. Размах, наблюдаемый на уровне отдельных регионов - от 64,2 года в республике Тыва до 80,8 в республике Ингушетия. Показатель, рассчитанный для России в целом – 71,9 года в 2016 году, – камуфлирует эту вариацию.

Начиная с 2004 года в России отмечается благоприятный тренд непрерывного снижения смертности и, как следствие, роста ожидаемой продолжительности жизни. Долгое время этот рост носил восстановительный характер, возмещая потери, накопленные в период неблагоприятных тенденций смертности в России [2,3]. Но в последние годы исследователи начинают говорить о проявлении качественно новых изменений в режиме российской смертности. В 2012 году продолжительность жизни для обоих полов в России впервые превысила отметку в 70 лет, а снижение смертности от болезней системы кровообращения и рост продолжительности жизни пожилых людей позволяют надеяться на то, что в России, наконец, начинается «кардиоваскулярная революция» [12,17].

Термин «кардиоваскулярная революция» был предложен Ж. Валленом и Ф. Мелле для описания тех, во многом революционных, процессов в снижении смертности, которые начались в наиболее развитых странах мира в 70-х годах XX века [19]. Эти процессы выражались в снижении смертности от тех причин, которые долгое время считались малопредотвратимыми. Наиболее заметными были успехи в снижении смертности от болезней системы кровообращения, которые были особенно выражены в пожилых возрастах. Постепенно именно борьба за продление жизни пожилых людей становится главным драйвером роста продолжительности жизни.

Принимая во внимание обозначенную выше гетерогенность российских регионов, важным представляется ответить на вопрос, как тенденции смертности, наблюдаемые на уровне России в целом, проявляются на региональном уровне и как они влияют на межрегиональное неравенство в смертности и продолжительности жизни.

Эффективное решение задачи роста продолжительности жизни, задекларированное, в том числе в Концепции демографической политики РФ [8], должно включать в себя не просто обеспечение дальнейшего снижения уровня смертности, но и сокращение неравенства в отношении здоровья в населении. Для того чтобы понимать, как степень межрегионального неравенства может быть сокращена, необходимо выявить в каких возрастах и от каких причин смерти смертность в регионах с низкой продолжительностью жизни избыточно высока по сравнению с лидирующими регионами.

Цель исследования: оценить изменение межрегионального неравенства в смертности в России в течение периода 1989-2016 гг.; оценить вклад отдельных возрастов и групп причин смерти в межрегиональное неравенство в смертности в России и изменение этого вклада во времени.

Материалы и методы

Коэффициенты смертности и оценки среднегодовой численности населения по однолетним возрастным интервалам (0, 1, 2… 100+), а также коэффициенты смертности по причинам смерти по пятилетним возрастным интервалам (0, 1-4, 5-9…, 85+) для регионов были взяты из Российской базы данных рождаемости и смертности (РосБРиС) [9] за 1989-2016 года. Данные в РосБРиС представлены в соответствии с текущим административно-территориальным делением России за некоторыми исключениямиⁱⁱ, несущественными для проведения выполняемого анализа.

При представлении результатов анализа возрастные группы были агрегированы следующим образом: 0-14 лет (дети), 15-39 лет (молодое население), 40-64 года (население средних возрастов), 65 лет и старше (пожилое население).

Для проведения анализа по причинам смерти были выбраны следующие крупные классы Международной Классификации Болезней (МКБ-10): Класс I «Некоторые инфекционные и паразитарные болезни», Класс II «Новообразования», Класс IХ «Болезни системы кровообращения», Класс XX «Внешние причин заболеваемости и смертности». Прочие причины смерти, кроме причин смерти, входящих в XVIII класс МКБ («Симптомы, признаки и отклонения от нормы выявленные при клинических и лабораторных исследованиях, не классифицированные в других рубриках»), были объединены в группе «Прочие причины смерти». Смерти, отнесенные к XVIII классу, были пропорционально распределены между остальными группами причин смерти. Вклад возрастов старше 80 лет в неравенство в продолжительности жизни был оценён лишь в целом – без разложения по причинам смерти. Для кодирования первоначальной причины смерти в этих возрастах часто используется рубрика «Старость», и практика отнесения смертей к этой рубрике сильно отличается как между регионами, так и во времениⁱⁱⁱ, что приводит к несопоставимости статистики смертности по причинам в возрастах старше 80 лет [6].

На основе коэффициентов смертности для однолетних возрастных групп были рассчитаны полные таблицы смертности, с помощью которых были получены значения ожидаемой продолжительности жизни при рождении в регионах России за период c 1989 по 2016 год. Несмотря на то, что главной проблемой российской смертности – особенно мужской – является крайне высокая преждевременная смертность от внешних причин и болезней системы кровообращения, в контексте возможного начала кардиоваскулярной революции особый интерес представляет анализ смертности в пожилых возрастах. Поэтому отдельно были проанализированы региональные значения ожидаемой продолжительности жизни в возрасте 65 лет. Помимо таблиц смертности для отдельных регионов, полные таблицы смертности за каждый год были рассчитаны для двух 15%-х групп населения^iv, проживающих в регионах с максимальной и минимальной продолжительностью жизни. Разница в продолжительности жизни между этими двумя группами была использована в качестве основной меры оценки межрегионального неравенства.

Для того чтобы оценить, как в течение анализируемого периода изменялся вклад отдельных возрастных групп и причин смерти в межрегиональное неравенство в продолжительности жизни, была выполнена декомпозиция разницы в продолжительности жизни между двумя 15%-ми группами населения. Декомпозиция была выполнена методом пошаговой замены [11] с помощью Excel-макроса, разработанного Е.М. Андреевым и В.М. Школьниковым [10].

Так как коэффициенты смертности по причинам смерти доступны только по пятилетним возрастным группам, они были пропорционально скорректированы таким образом, чтобы соответствовать однолетним коэффициентам смертности, с помощью которых были построены таблицы смертности на предыдущих этапах. Данная корректировка не привела к статистически значимому изменению коэффициентов.

Результаты

На рисунке 1 представлены ступенчатые графики распределения регионов России по показателю ожидаемой продолжительности жизни при рождении в 1989, 2003 и 2016 годах. 1989 и 2016 года являются крайними точками, выбранными для анализа. 2003 год – год, предваряющий начало нынешнего периода роста продолжительности жизни в России. На графике высота каждой ступени соответствует значению продолжительности жизни в регионе в заданном году, ширина – доле численности населения региона в общей численности населения России.

В 1989 году неравенство между регионами России по продолжительности жизни были гораздо меньшим, чем в 2003 и 2016 году, что выражается в более пологом наклоне кривой. К 2003 году межрегиональное неравенство увеличилось существенно за счёт более значительного падения продолжительности жизни в регионах, находящихся в нижней части распределения. Также можно заметить, что в 2003 году в верхней части распределения рост продолжительности жизни от региона к региону растёт более быстрыми темпами, чем в основной его части. Образовывается кластер, в который вошли город Москва и республики Северного Кавказа, достаточно далеко отстоящий от других регионов. Это особенно заметно в мужской смертности.

Рис 1. Распределение регионов (с учетом численности населения) по уровню ожидаемой продолжительности жизни при рождении в 1989, 2003 и 2016 гг.

Источник: Расчеты автора на данных РосБРиС

К 2016 году кривая сдвинулась практически параллельно по сравнению с кривой 2003 года. Чуть более быстрые темпы снижения смертности между 2003 и 2016 гг. можно заметить в регионах, попадающих в нижнюю часть распределения, но существенного снижения неравенства в смертности между регионами в этот период все же не произошло.

В самой верхней части кривой все так же можно наблюдать, что рост продолжительности жизни от региона к региону происходит более быстрыми темпами, чем в основной его части. Помимо Москвы и республик Северного Кавказа^v, из основной массы регионов по продолжительности жизни стали выделяться г. Санкт-Петербург, а у женщин также республика Татарстан.

На рисунке 2 представлены графики распределения продолжительности жизни в регионах России в возрасте 65 лет. Между 1989 и 2003 годами продолжительность жизни пожилых снизилась и у мужчин, и у женщин. При этом у женщин это снижение не привело к существенному росту межрегионального неравенства. У мужчин – напротив, неравенство выросло значительно: в нижней части графика наблюдалось более глубокое падение продолжительности жизни, тогда как значения, полученные для регионов, попадающих в верхние 10% распределения, остались не ниже уровня 1989 года.

Рис. 2. Распределение регионов (с учетом численности населения) по уровню ожидаемой продолжительности жизни в возрасте 65 лет в 1989, 2003 и 2016 гг.

Источник: Расчёты автора на данных РосБРиС

Как и на предыдущих графиках, построенных для продолжительности жизни при рождении, кривые распределения продолжительности жизни пожилых сдвинулись практически параллельно между 2003 и 2016 гг., но с более быстрым ростом в верхней части распределения. Выделение республик Северного Кавказа и городов Москвы и Санкт-Петербурга в отдельно отстоящий кластер по продолжительности жизни пожилых еще более заметно, чем по продолжительности жизни в возрасте 0 лет.

Рассмотрим, как в течение выбранного для анализа периода изменялась разница в продолжительности жизни при рождении и в возрасте 65 лет между 15%-ми группами населения, проживающими в регионах самой высокой и самой низкой продолжительности жизни (рисунки 3 и 4).

Рис. 3. Ожидаемая продолжительность жизни в 15%-ных группах населения, проживающих в регионах с наибольшей и наименьшей продолжительностью жизни, и разница между ними, лет

Источник: Расчеты автора на данных РосБРиС

В 1989 году разница между лидирующей и отстающей группами в продолжительности жизни при рождении составляла всего 2,8 года для мужчин, и 2.6 - для женщин. В 2016 году эта разница была равна 9,4 и 5,1 года соответственно. Нарастание неравенства между регионами начало формироваться ещё в период начала 90-х годов – период резкого роста смертности, связанный с социально-экономическими преобразованиями того времени, а также возобновлением избыточного потребления алкоголя после окончания антиалкогольной кампании [11,12,13]. Несмотря на то, что падение продолжительности жизни в этот период наблюдалось в обеих группах населения, в лидирующей группе оно составило только 4,9 года для мужчин и 2,3 для женщин (между 1989 и 1994г.). В отстающей группе падение было на 8,4 и 4,6 года соответственно. Восстановительный рост продолжительности жизни 1994-1998 годов несколько скорректировал степень неравенства, но в большей степени у женщин, чем у мужчин.

Период между 1998 и 2005 годом внёс основной вклад в рост межрегионального неравенства в продолжительности жизни. Второй виток кризиса российской смертности, начавшийся в России после экономического кризиса 1998 года, практически не сказался на продолжительности жизни лидирующей группы. В отстающей же группе – напротив - падение продолжительности жизни было столь же глубоким, как и в начале 1990-х годов. Вследствие этого, разница в продолжительности жизни между двумя группами населения выросла к 2005 году до 10,7 года у мужчин и 7,0 года у женщин.

Рисунок 3 также показывает, что к 2016 году продолжительность жизни в отстающей группе все еще меньше той, что наблюдалась в лидирующих регионах в 1989 году. Более того, она лишь незначительно выше показателей продолжительности жизни лидирующей группы в кризисный период 1990-х годов.

В возрасте 65 лет ожидаемая продолжительность жизни женщин в была в 1989 году на 1,5 года выше в лидирующей группе, чем в отстающей (рисунок 4). В 2016 году эта разница составила 2,5 года. У мужчин увеличение разрыва в продолжительности жизни пожилых гораздо более значительно: с 1,0 года в 1989 году до 4,6 в 2016. Продолжительность жизни в возрасте 65 лет в отстающих регионах у мужчин все еще не превысила того уровня, который, который наблюдался в лидирующих регионах в 1989 году, у женщин – превысил его, но незначительно (на 0,3 года).

Рис. 4. Ожидаемая продолжительность жизни в возрасте 65 лет в 15%-ных группах населения, проживающих в регионах с наибольшей и наименьшей продолжительностью жизни, и разница между ними, лет.

Источник: Расчеты автора на данных РосБРиС

На рисунке 5 представлен вклад отдельных возрастных групп в разницу в продолжительности жизни между двумя группами регионов. Важно отметить, что далее интерпретируется именно изменение вклада в разницу в продолжительности жизни между двумя населениями. Вклад отдельного возрастного интервала в разницу в продолжительности жизни между двумя группами населения, оцененный с помощью метода декомпозиции [11], обусловлен: 1) разницей в коэффициентах смертности в данном возрастном интервале; 2) разницей в коэффициентах смертности в предыдущих и последующих возрастных интервалах.

Рис. 5. Вклад отдельных возрастных групп в разницу в продолжительности жизни при рождении между 15% группами населения, проживающими в регионах с наибольшей и наименьшей продолжительностью жизни, лет.

Источник: Расчеты автора по данным РосБРиС

Вклад младенческой и детской смертности в разницу в продолжительности жизни между лидирующими и отстающими регионами был незначителен на протяжении всего анализируемого периода, а к 2016 году был вовсе элиминирован.

У мужчин самый значительный вклад на протяжение почти всего анализируемого периода вносили средние возраста – 40-64 года. В 2016 году вклад данной возрастной группы в разрыв в продолжительности жизни между группами регионов составил 4,1 года. Вклад молодых возрастов – 15-39 лет - был также всегда очень велик, в 2016 году он был равен 2,5 года. Изменение вклада возрастов 15-39 лет происходило по той же траектории, что и возрастов 40-64 года вплоть до 2007 года. После 2007 года вклад молодых возрастов в разрыв в продолжительности жизни между регионами продолжает снижаться, тогда как вклад возрастной группы 40-64 года остается практически стабильным.

Вклад пожилых возрастов в разницу в продолжительности жизни мужчин между двумя группами регионов увеличивался на протяжении всего рассматриваемого периода. Если в 1989 году вклад пожилых возрастов составлял для мужчин всего 0,4 года, то к 2016 году этот вклад составляет уже 2,8 года – больше, чем вклад возрастной группы 15-39 лет.

В отличие от мужчин, у женщин пожилые возраста вносили существенный вклад в неравенство между группами регионов уже в начале рассматриваемого периода. Российский кризис смертности, который в большей степени затронул молодые и средние возраста, привел к тому, что вклад этих возрастных групп в неравенство вырос, но вклад пожилых возрастов при этом оставался довольно стабильным вплоть до 2010 года. Между 2010 и 2011 годом вклад пожилых возрастов в неравенство в женской продолжительности жизни между регионами резко вырос и сравнялся с вкладом средних возрастов 40-64 года.

Рассмотрим далее, какие причины смерти определяли разницу в продолжительности жизни между двумя группами регионов. Вклад причин смерти был оценен отдельно по возрастным группам (рисунок 6).

Несмотря на то, что вклад детских возрастов в разницу в ожидаемой продолжительности жизни между группами регионов был в 2016 году практически равен нулю, сравниваемые группы регионов отличаются по компонентам детской смертности. Так, в отстающих регионах повышенная смертность детей от внешних причин обуславливает по 0,1 года отставания в продолжительности жизни и у мужчин, и у женщин. Но, так как в лидирующей группе регионов уровень детской смертности от группы «прочие причины» оказался даже выше, чем в отстающей, общий вклад возрастов 0-14 лет в разницу в продолжительности жизни между двумя группами регионов оказался незначим. В «прочие» вошли, в том числе, причины из XVI класса МКБ-10 «Отдельные состояния, возникающие в перинатальном периоде», смертность от которых высока в республиках Северного Кавказа, большинство из которых входят в группу регионов, лидирующих по продолжительности жизни при рождении.

Рис. 6. Вклад отдельных причин смерти в разницу в продолжительности жизни при рождении между 15% группами населения, проживающими в регионах с наибольшей и наименьшей продолжительностью жизни, лет.

Источник: Расчеты автора по данным РосБРиС

В молодых возрастах и у мужчин, и у женщин основной вклад в неравенство между группами регионов вносят внешние причин смерти (травмы и отравления). После 2005 года вклад внешних причин в возрастном интервале 15-39 лет значительно уменьшился, но он все еще остается выше, чем в начале анализируемого периода. В 2016 году неравенство в смертности от внешних причин в возрасте 15-39 лет обусловило 1,5 года разницы в показателе ожидаемой продолжительности жизни у мужчин и 0,5 года у женщин. Вклад других рассматриваемых групп причин в этих возрастах не столь велик, но, с другой стороны, этот вклад (за исключением новообразований) существенно увеличился по сравнению с рубежом 1980-1990-х годов. В 1989 году неравенство в смертности в возрасте 15-39 лет от причин смерти, не входящих в класс «Внешние причины смерти» обуславливало всего 0,05 года разницы в продолжительности жизни между «лидирующими» и «отстающими» регионами у мужчин и 0,05 у женщин. В 2016 году вклад составляет 1,0 и 0,7 года соответственно.

Вклад средних возрастов 40-64 года в разрыв в мужской продолжительности жизни между группами регионов и его изменения во времени в основном связаны с внешними причинами смерти и болезнями системы кровообращения. В 2016 году неравенство в смертности от болезней системы кровообращения в возрасте 40-64 года определяло 1,5 года разницы между регионами, а неравенство в смертности от внешних причин - еще 1,3 года. После 2005 года различия смертности от внешних причин и от болезней системы кровообращения в возрастах 40-64 года обуславливали все меньший вклад в разницу в продолжительности жизни между сравниваемыми группами населения. При этом уменьшение вклада внешних причин происходило более быстрыми темпами. Существенного снижения вклада других групп причин в этом возрасте у мужчин не произошло. Вклад инфекций и группы «Прочие» остался примерно на том же уровне, вклад новообразований несколько увеличился. Если же сравнивать с 1989 годом, то вклад всех пяти анализируемых групп причин в возрасте 40-64 года в разницу в продолжительности жизни мужчин между регионами значимо увеличился.

У женщин вклад внешних причин в возрасте 40-64 года в разницу в продолжительности жизни между двумя группами населения существенно меньше, чем вклад болезней системы кровообращения. Хотя в начале рассматриваемого периода вклад этих двух классов причин смерти был сопоставим. В 2016 году вклад болезней системы кровообращения в данном возрастном интервале в неравенство в продолжительности жизни составил 0,8 года. Вклад внешних причин – 0,4 года, что даже меньше, чем вклад группы причин «Прочие» (0,5 года).

В возрасте 65-79 лет основной вклад в неравенство в продолжительности жизни и у мужчин, и у женщин вносят болезни системы кровообращения. Этот класс причин обуславливает 54% общего вклада данного возрастного интервала в разницу в продолжительности жизни у мужчин и 67% у женщин. Вклад болезней системы кровообращения в возрастах 65-79 лет в неравенство в продолжительности жизни характеризовался растущим трендом вплоть до конца 2000-х годов. В последние годы этот вклад у женщин несколько снизился, у мужчин остается, скорее, стабильным. При этом и у мужчин, и у женщин возрастает вклад в неравенство группы причин «Прочие» в данном возрастном интервале. У мужчин также увеличивается вклад внешних причин смерти и новообразований. У женщин вклад внешних причин смерти остаётся стабильным. Вклад новообразований в разницу в продолжительности жизни женщин между двумя группами населения незначителен.

Декомпозиция по причинам смерти не проводилась для возрастов 80 лет и старше. Тем не менее, можно заметить, что только за счёт разницы в коэффициентах смертности в возрастах старше 80 лет лидирующие регионы выигрывают у отстающих 0,8 года в продолжительности жизни мужчин и 0,7 года в продолжительности женщин. В начале анализируемого периода вклад этих возрастов в неравенство в продолжительности жизни при рождении был существенно меньше: 0,1 и 0,4 года соответственно.

Обсуждение

Качественные улучшения в режиме заболеваемости и смертности предполагают последовательность процессов дивергенции и конвергенции вследствие диффузного распространения модернизационных процессов [18,19]. Изначально более быстрые успехи в снижении заболеваемости смертности проявляются в наиболее прогрессивной части населения, тогда как остальная часть населения остаётся позади. Как следствие, в населении наблюдается дивергенция в уровнях заболеваемости и смертности. Спустя некоторое время и отстающая часть населения внедряет улучшения и начинает догонять лидеров, - на этом этапе наблюдается конвергенция. Появление новых медицинских технологий, изменение поведения населения в сторону большей пользы (или меньшего вреда) для здоровья, качественные улучшения в области охраны здоровья населения вновь запускают последовательные процессы дивергенции-конвергенции.

Если анализировать в терминах дивергенции/конвергенции изменение вклада отдельных возрастов и причин смерти в межрегиональное неравенство в продолжительности жизни в России в течение последних десятилетий, то можно выделить разнонаправленные тенденции.

Самые «проблемные» компоненты российской смертности, - это, прежде всего высокая смертность от внешних причин в молодых и средних возрастах, а также от болезней системы кровообращения в средних возрастах – определяли флуктуации межрегионального неравенства в продолжительности жизни в 1990-е годы. Именно эти компоненты являлись главными составляющими российского кризиса смертности 1990-х годов [12]. Они же являлись (и до сих пор являются) основными факторами избыточной смертности россиян в сравнении с другими развитыми странами [5]. И, соответственно, в значительной мере эти компоненты определяли и определяют разницу в продолжительности жизни между регионами России. После 2005 года вклад в неравенство этих компонент существенно снизился, но все ещё остаётся существенно выше, чем в конце 1980- начале 1990-х годов. Тем не менее, можно сказать, что изменения смертности в последний период в России вели к уменьшению неравенства между регионами, вызванного преждевременной смертностью от внешних причин и болезней системы кровообращения.

Одновременно, на протяжении практически всего рассматриваемого периода увеличивалось неравенство в смертности в пожилых возрастах и, как следствие, рос вклад пожилых возрастов в неравенство между лидирующими и отстающими регионами в продолжительности жизни при рождении. Можно заключить, что те процессы, которые исследователи связывают с началом кардиоваскулярной революции в России, пока затронули регионы России не в равной мере.

Из общей массы регионов России выделяются республики Северного Кавказа, а также города Москва и Санкт-Петербург. В этих регионах продолжительность жизни населения значимо превышает показатель продолжительности жизни для России в целом.

Высокий уровень продолжительности жизни в отдельных регионах Северного Кавказа - не новое явление [20]. Одной из составляющих высокой (на фоне большинства российских регионов) продолжительности жизни в республиках Северного Кавказа исследователи считают возможность завышения численности населения в этих регионах [1,4,7], что в свою очередь приводит к занижению коэффициентов смертности.

Нарастающий же отрыв городов Москвы и Санкт-Петербурга по продолжительности жизни от остальных российских регионов – напротив, относительно недавний феномен (рисунок 7).

Рис. 7. Распределение регионов России по показателю ожидаемой продолжительности жизни при рождении 1989-2016 гг. (площадь круга обозначает численность населения региона), лет

Источник: Расчеты автора по данным РосБРиС

До середины 1990-х годов продолжительность жизни в двух самых крупных городах России была приблизительно на том же уровне, что и показатель продолжительности жизни, рассчитанный для России в целом. Разрыв начал ярко проявляться со второй половины 1990-х годов. Между 1994 и 1998 гг. восстановительный рост продолжительности жизни происходил в Москве и Санкт-Петербурге гораздо более быстрыми темпами, чем в большинстве российских регионов. Второй виток роста смертности, начавшийся в России после 1998 года, практически не затронул Москву. В Санкт-Петербурге – напротив - падение продолжительности жизни в этот период было даже более быстрым, чем в среднем по России, но все же продолжительность жизни продолжала оставаться выше среднероссийской. Текущий период роста продолжительности жизни начался в городе Санкт-Петербург несколько раньше, чем в большинстве других российских регионов, и темпы прироста в среднем были выше, что и обеспечило отрыв Санкт-Петербурга по продолжительности жизни, который можно наблюдать в настоящее время.

В конце 1990-х годов также проявился разрыв в продолжительности жизни между Москвой и Санкт-Петербургом, который сохраняется до сих пор. В 2016 году разница в продолжительности жизни между Москвой и Санкт-Петербургом составляла 3,2 года у мужчин и 1,5 года у женщин.

Москва и Санкт-Петербург выделяются среди других регионов России по целому набору параметров. Во-первых, это два региона, в которых проживает исключительно городское население^vi. По социально-экономическим характеристикам населения (образованию, характеру занятости, уровню доходов) Москва и Санкт-Петербург также существенно отличаются от других регионов. Возможно, москвичи и петербуржцы находятся и в более выигрышной ситуации в отношении доступности услуг системы здравоохранения. Оба города отличаются высокой концентрацией специализированных федеральных медицинских центров, оборудованных современным и высокотехнологичным оборудованием, где работают наиболее квалифицированные специалисты. Несмотря на то, что жители прочих регионов также могут приезжать на лечение в эти центры, можно предположить, что для жителей городов, где эти центры находятся, доступ к необходимым диагностическим процедурам и лечению менее затратен, так как не сопряжён с издержками поездок в другой регион.

Тем не менее, все отличительные особенности Москвы и Санкт-Петербурга, перечисленные выше и обусловленные, главным образом тем, что это два крупнейших города России, существовали всегда. Но до середины 1990-х годов разрыв в продолжительности жизни между жителями двух крупнейших городов и жителями других регионов России не был столь велик. Феномен более быстрого роста продолжительности жизни в этих регионах, который, как показал наш анализ, обусловлен в первую очередь более быстрым снижением смертности пожилых людей, требует дополнительного анализа.

Большой и увеличивающийся разрыв между «передовыми» и остальными регионами в продолжительности жизни, безусловно, должен привлечь к себе внимание как исследователей, так и лиц, определяющих политику в области здравоохранения. Дальнейшая борьба за увеличение продолжительности жизни в России и разработка направленных на достижение данной цели стратегий не может обойтись без борьбы за сокращение межрегионального неравенства в смертности и продолжительности жизни.

Выводы

1. В России наблюдается значительная гетерогенность в показателях смертности на уровне регионов. И анализ трендов за длительный период показывает, что проблема межрегионального неравенства сегодня стоит острее, чем в 1990-е годы XX века – кризисный период российской смертности.
2. В последний период роста продолжительности жизни в России неравенство между регионами снижалось за счёт уменьшения вклада от внешних причин в молодых и средних возрастах и болезней системы кровообращения в средних возрастах.
3. Снижение смертности в пожилых возрастах, с которым связывают начало кардиоваскулярной революции в России, напротив, стимулировало дивергенцию регионов по продолжительности жизни, так как позитивные изменения снижения смертности в пожилых возрастах не были разделены регионами России в равной мере.
4. Увеличивается разрыв между регионами, где наблюдаются самые высокие уровни продолжительности жизни (республики Северного Кавказа, города Москва и Санкт-Петербург) и прочими регионами России. Особенно велик этот разрыв в продолжительности жизни пожилого населения.

Библиография

1. Андреев Е.М. О точности результатов российских переписей населения и степени доверия к разным источникам информации. Вопросы статистики 2012; (11): 21-35.
2. Андреев Е.М., Кваша Е.А., Харькова Т.Л. Продолжительность жизни в России: восстановительный рост. Демоскоп Weekly [электронный журнал] 2014; (621-622). URL: http://demoscope.ru/weekly/2014/0621/tema05.php (Дата обращения: 16.08.2017)
3. Андреев Е.М., Кваша Е.А., Харькова Т.Л., Рамонов А.В. Смертность и продолжительность жизни. В кн.: Вишневский А.Г., редактор. Население России 2012. Москва: Издательский дом НИУ ВШЭ; 2014. C. 239-308
4. Богоявленский Д. Перепись 2010: этнический срез. Демоскоп Weekly [электронный журнал] 2012; (531-532). URL: http://www.demoscope.ru/weekly/2012/0531/tema02.php (Дата обращения: 16.08.2017)
5. Вишневский А. Смертность в России: несостоявшаяся вторая эпидемиологическая революция. Демографическое обозрение 2014. 1(4): 5-40.
6. Данилова И. А. Проблемы качества российской статистики причин смерти в старческом возрасте. Успехи геронтологии 2015; (3): 409-414.
7. Мкртчян Н.В. Проблемы учета населения отдельных возрастных групп в ходе переписи населения 2010 г.: причины отклонений полученных данных от ожидаемых. В кн.: Денисенко М.Б., редактор. Демографические аспекты социально-экономического развития. Москва: МАКС Пресс; 2012. C. 197-214
8. Об утверждении Концепции демографической политики Российской Федерации на период до 2025 года: Указ Президента Российской Федерации от 9 октября 2007 года; №1351 (ред. от 01.07.2014; №483). [Интернет]. URL: http://www.kremlin.ru/acts/bank/26299 (Дата обращения: 16.08.2017).
9. Российская база данных по рождаемости и смертности. Центр демографических исследований Российской экономической школы, Москва (Россия). [Интернет]. URL: http://demogr.nes.ru/index.php/ru/demogr_indicat/data (Дата обращения: 28.07.2017).
10. Andreev E.M., Shkolnikov V.M. An Excel spreadshit for the decomposition of a difference between two values of an aggregate demographic measure by stepwise replacement running from young to old ages. MPIDR Technical Report 2012-002. [Online]. URL: https://www.demogr.mpg.de/en/projects_publications/publications_1904/mpidr_technical_reports/an_excel_spreadsheet_for_the_decomposition_of_a_difference_between_two_values_of_an_aggregate_4591.htm (Дата обращения: 15.07.2017).
11. Andreev E.M., Shkolnikov V.M., Begun A.Z. Algorithm for decomposition of differences between aggregate demographic measures and its application to life expectancies, healthy life expectancies, parity-progression ratios and total fertility rates. Demographic Research 2002; 7(14): 499-522.
12. Grigoriev P., Meslé F., Shkolnikov V. M., Andreev E., Fihel A., Pechholdova M. et al. The recent mortality decline in Russia: beginning of the cardiovascular revolution? Population and Development Review 2014; 40(1): 107–129.
13. Human Development Report 2015: Work for Human Development. New York. 2015. [Интернет]. URL: http://hdr.undp.org/sites/default/files/2015_human_development_report.pdf. (Дата обращения: 15.07.2017)
14. Shkolnikov V.M., Cornia G.A. The population crisis and rising mortality in transitional Russia. In: Cornia G.A., Paniccia R., editors. The mortality crisis in transitional economies. New York: Oxford University Press; 2000, p. 253-279.
15. Shkolnikov V.M., McKee M., Leon D. Changes in life expectancy in Russia in the mid-1990s. Lancet 2001; (357): 917-921.
16. Shkolnikov V.M., Nemtsov, A.V. The anti-alcohol campaign and variations in Russian Mortality. In: Bobadilla J.L., Costello C.A., Mitchell F., editors. Premature Deaths in the New Independent States. Washington: National Academy Press; 1997. p. 120-155.
17. Shkolnikov, V. M., Andreev, E. M., McKee, M. & Leon, D. A. Components and possible determinants of the decrease in Russian mortality in 2004-2010. Demographic Research 2013; 28(32): 917-950.
18. Vallin J. Diseases, Deaths and Life Expectancy. Genus 2005; 61 (3-4): pp.279-296
19. Vallin J., Meslé F. Convergences and Divergences in Mortality. A New Approach to Health Transition. Demographic Research 2004; 2(2):11-44
20. Vassin S.A., Costello C. A. Spatial, age, and cause-of-death patterns of mortality in Russia, 1988-1989. In: J. L. Bobadilla, C. A. Costello, F. Mitcell (Ed). Premature Death in the New Independent States. Washington (DC): National Academies Press (US); 1997. P. 66-119.

Refernces:

1. Andreev E.M. O tochnosti rezul'tatov rossijskih perepisej naselenija i stepeni doverija k raznym istochnikam informacii [On accuracy of Russia population censuses results and level of confidence in different sources of information]. Voprosy statistiki 2012; (11): 21-35. (in Russian).
2. Andreev E.M., Kvasha E.A., Har'kova T.L. Prodolzhitel'nost' zhizni v Rossii: vosstanovitel'nyj rost [Life expectancy in Russia: a recovery growth]. Demoskope Weekly [Online]. 2014; (621-622). (in Russian). [cited 2017 Aug 16]. Available from: http://demoscope.ru/weekly/2014/0621/tema05.php
3. Andreev E.M., Kvasha E.A., Har'kova T.L., Ramonov A.V. Smertnost' i prodolzhitel'nost' zhizni [Mortality and life expectancy]. (in Russian). In: Vishnevskij A.G., Ed. Naselenie Rossii 2012 [Population of Russia 2012]. Moscow: HSE Publishing House; 2014. P. 239-308
4. Bogojavlenskij D. Perepis' 2010: jetnicheskij srez [2010 Census: Ethnic section]. Demoskope Weekly [Online]. 2012; (531-532) (in Russian). [cited 2017 Aug 16]. Available from: http://www.demoscope.ru/weekly/2012/0531/tema02.php
5. Vishnevskij A. Smertnost' v Rossii: nesostojavshajasja vtoraja jepidemiologicheskaja revoljucija [Mortality in Russia: the second epidemiologic revolution that never was]. Demograficheskoe obozrenie 2014. 1(4): 5-40. (in Russian).
6. Danilova I. A. Problemy kachestva rossijskoj statistiki prichin smerti v starcheskom vozraste [Problems of the quality of cause-specific mortality statistics at old ages]. Uspehi gerontologii 2015; (3): 409-414. (in Russian).
7. Mkrtchjan N.V. Problemy ucheta naselenija otdel'nyh vozrastnyh grupp v hode perepisi naselenija 2010 g.: prichiny otklonenij poluchennyh dannyh ot ozhidaemyh [The problems of counting population at certain age groups during the 2010 Census: the causes of deviations in observed estimates from the expected ones]. In: Denisenko M.B., Ed. Demogarficheskie aspekty social'no-jekonomicheskogo razvitija [Demographic aspects of social-economic development]. Moscow: MAKS Press; 2012. P.197-214
8. Ob utverzhdenii Koncepcii demograficheskoj politiki Rossijskoj Federacii na period do 2025 goda: Ukaz Prezidenta Rossijskoj Federacii ot 9 oktjabrja 2007 goda; №1351 (red. ot 01.07.2014; №483). [On the establishement of the Concept of family policy in Russian Federation for the period until 2025: Decree of the President of Russian Federation dated 2007 Oct 9] [Online]. (in Russian). [cited 2017 Aug 16]. Available from: http://www.kremlin.ru/acts/bank/26299
9. The Russian Fertility and Mortality database [Online]. Centre of Demographic Research. Moscow (Russia). [cited 2017 July 28]. Available at:  http://demogr.nes.ru/index.php/ru/demogr_indicat/data
10. Andreev E.M., Shkolnikov V.M. An Excel spreadshit for the decomposition of a difference between two values of an aggregate demographic measure by stepwise replacement running from young to old ages. MPIDR Technical Report 2012-002. [Online]. URL: https://www.demogr.mpg.de/en/projects_publications/publications_1904/mpidr_technical_reports/an_excel_spreadsheet_for_the_decomposition_of_a_difference_between_two_values_of_an_aggregate_4591.htm
11. Andreev E.M., Shkolnikov V.M., Begun A.Z. Algorithm for decomposition of differences between aggregate demographic measures and its application to life expectancies, healthy life expectancies, parity-progression ratios and total fertility rates // Demographic Research 2002; 7(14): 499-522.
12. Grigoriev P., Meslé F., Shkolnikov V. M., Andreev E., Fihel A., Pechholdova M. et al. The recent mortality decline in Russia: beginning of the cardiovascular revolution? Population and Development Review 2014; 40(1): 107–129.
13. Human Development Report 2015: Work for Human Development. New York. 2015. [Интернет]. URL: http://hdr.undp.org/sites/default/files/2015_human_development_report.pdf. (Дата обращения: 15.07.2017)
14. Shkolnikov V.M., Cornia G.A. The population crisis and rising mortality in transitional Russia. In: Cornia G.A., Paniccia R., editors. The mortality crisis in transitional economies. New York: Oxford University Press; 2000, p. 253-279.
15. Shkolnikov V.M., McKee M., Leon D. Changes in life expectancy in Russia in the mid-1990s. Lancet 2001; (357): 917-921.
16. Shkolnikov V.M., Nemtsov, A.V. The anti-alcohol campaign and variations in Russian Mortality. In: Bobadilla J.L., Costello C.A., Mitchell F., editors. Premature Deaths in the New Independent States. Washington: National Academy Press; 1997. p. 120-155.
17. Shkolnikov, V. M., Andreev, E. M., McKee, M. & Leon, D. A. Components and possible determinants of the decrease in Russian mortality in 2004-2010. Demographic Research 2013; 28(32): 917-950.
18. Vallin J. Diseases, Deaths and Life Expectancy. Genus 2005; 61 (3-4): pp.279-296
19. Vallin J., Meslé F. Convergences and Divergences in Mortality. A New Approach to Health Transition. Demographic Research 2004; 2(2):11-44
20. Vassin S.A., Costello C. A. Spatial, age, and cause-of-death patterns of mortality in Russia, 1988-1989. In: J. L. Bobadilla, C. A. Costello, F. Mitcell (Ed). Premature Death in the New Independent States. Washington (DC): National Academies Press (US); 1997. P. 66-119.

Дата поступления: 25.09.2017

Добавить комментарий

Пожалуйста оставляйте комментарии только по теме. Вы можете оставить свой комментарий любым браузером кроме Internet Explorer старше 6.0
Имя:
E-mail
Комментарий:
Код:*