DOI: 10.21045/2071-5021-2018-59-1-4

Шелыгин К.В., Сумароков Ю.А., Малявская С.И.
ФГБОУ ВО Северный государственный медицинский университет Минздрава России, Архангельск, Россия

SUICIDE MORTALITY IN THE ARCTIC ZONE OF THE RUSSIAN FEDERATION
Northern State Medical University, Ministry of Health of the Russian Federation, Arkhangelsk, Russia

Контактная информация: Шелыгин Кирилл Валерьевич, e-mail: Этот e-mail защищен от спам-ботов. Для его просмотра в вашем браузере должна быть включена поддержка Java-script
Contacts: Kirill Shelygin, Этот e-mail защищен от спам-ботов. Для его просмотра в вашем браузере должна быть включена поддержка Java-script
Information about authors:
Shelygin K.V., http://orcid.org/0000-0002-4827-2369
Sumarokov Yu.A., http://orcid.org/0000-0002-6693-838X
Malyavskaya S.I., http://orcid.org/0000-0003-2521-0824
Финансирование. Исследование не имело спонсорской поддержки.
Конфликт интересов. Авторы заявляют об отсутствии конфликта интересов.
Acknowledgments.The study had no sponsorship.
Conflict of interests. The authors declare no conflict of interest.

Резюме

Актуальность. Учитывая перспективность освоения приполярных и арктических территорий России, социально-демографическую значимость смертности от самоубийств, представляется актуальным осуществление аналитического мониторинга этой смертности с целью разработки профилактических мероприятий.

Цель и задачи. Охарактеризовать смертность от самоубийств в Арктической зоне России. Стояли задачи описания динамических тенденций смертности от самоубийств за период 1993‑2015, оценки вклада смертности от самоубийств в общую смертность от внешних причин, выявления сезонности и возрастных особенностей смертности от самоубийств, определения связи колебаний смертности от самоубийств с уровнем потребления алкоголя.

Методы. Использованы официальные статистические данные о смертности регионов арктической зоны России. Показатели стандартизованы по Европейскому стандарту населения прямым методом. Для удобства описания тенденций динамические серии подвергались сглаживанию методом 4253H, анализ цикличности смертности осуществлялся при помощи автокорреляционной функции, сезонной декомпозицией методом Census I. Взаимосвязь временных рядов оценивалась путем построения кросс-корреляционной функции остатков моделей «выбеливания» методом авторегрессии проинтегрированного скользящего среднего.

Результаты. Установлено, что общая динамика смертности от самоубийств арктических территорий России соответствует таковой в целом по стране, отличаясь большей выраженностью показателей, максимальный вклад в общую смертность от внешних причин вносит смертность от самоубийств в Ненецком и Чукотском автономных округах, детская смертность от самоубийств носит регулярный характер в республике Саха и Архангельской области, в остальном, повозрастное распределение смертности аналогично среднероссийским показателям, отличаясь большими показателями. Разрыв в показателях измеряется, в большинстве случаев, сотнями процентов. Сезонная смертность, за исключением показателей Мурманской области и Ненецком автономном округе (НАО), соответствует общероссийской тенденции с максимумом показателей весной и летом и минимумом осенью и зимой. Значимая связь уровней смертности от самоубийств с индикатором потребления алкоголя установлена только в Чукотском автономном округе. Отсутствие связи в остальных территориях может быть связано с искажениями и недоучетом показателей смертности от самоубийств.

Полученные результаты позволяют оценивать результативность мероприятий, направленных на улучшение социально‑демографической ситуации в арктической зоне России.

Ключевые слова: смертность от самоубийств; Арктика; потребление алкоголя.

Abstract

Significance. Considering the prospects of developing the circumpolar and arctic territories of Russia and a socio-demographic significance of mortality from suicide, it seems relevant to carry out an analytical monitoring of this mortality with the aim of developing preventive measures.

Purpose and objectives. To characterize death rates from suicide in the Arctic zone of Russia. Objectives included description of the dynamic trends in suicide mortality in 1993-2015, evaluation of the suicide mortality input into the total mortality from external causes, identification of seasonality and age-specific characteristics of suicide mortality, and determination of the connection between changes in death rates from suicide and alcohol consumption.

Methods. Official statistics on mortality in the Arctic zone of Russia were used. The indicators were standardized by the European standard of population by a direct method. For convenient description of trends, the dynamic series were smoothed using the 4253H method, the mortality cycle analysis was carried out using an autocorrelation function and seasonal decomposition by the Census I method. The time series relationship was estimated through constructing a cross-correlation function of the residuals of the "bleaching" models by the autoregressive method of the integrated moving average.

Results. The study showed that the overall dynamics in deaths from suicide in the Russian Arctic territories is consistent with the general one for the whole country, differing in a greater intensity of indicators; deaths from suicide in the Nenets and Chukotka autonomous districts contribute the maximum to the total mortality from external causes, while the infant mortality rates from suicide are regular in the Republic of Sakha and the Arkhangelsk region, otherwise, the age-specific distribution of mortality is similar to the average Russian indicators, differing in larger size of indicators. The gap in indicators is measured, in most cases, by hundreds of percent. Seasonal mortality, with the exception of the indicators of the Murmansk region and the Nenets Autonomous District (NAD), corresponds to the all-Russian trend with a maximum of indices in spring and summer and a minimum in autumn and winter. A significant correlation between death rates from suicides and alcohol consumption indicator has been established in the Chukotka Autonomous District only. Lack of communication in other territories may account for distortions and underestimation of suicide mortality rates.

The obtained results allow to evaluate effectiveness of measures aimed at improving the socio-demographic situation in the Arctic zone of Russia.

Key words: suicide mortality; Arctic; alcohol consumption.

Введение

Треть территории России приходится на районы Крайнего Севера и Арктики. Успешность реализации приоритетных направлений Стратегии развития Арктической зоны Российской Федерации и обеспечения национальной безопасности на период до 2020 года, а также Государственных Программ по реализации мероприятий направленных на повышение уровня социально-экономического развития Арктической зоны Российской Федерации, во многом зависят от успешности социально-демографической политики в этом регионе. В свою очередь, для качественного перспективного планирования этой политики важен постоянный мониторинг сложившейся ситуации в области общественного здоровья и демографии.

Смертность от самоубийств (СоС) - один из наиболее важных индикаторов общественного здоровья, свидетельствующий о качестве жизни населения и его социальном благополучии [5]. По данным Росстата в стране отмечается снижение уровня смертности от самоубийств. Тем не менее, этот уровень все еще остается значительным, а сама СоС занимает одно из лидирующих мест в структуре смертности от внешних причин, травм и отравлений. Особенную озабоченность вызывает уровень самоубийств у коренного населения приполярных территорий [12].

Учитывая перспективность освоения приполярных и арктических территорий России, социально-демографическую значимость смертности от самоубийств, представляется актуальным осуществление аналитического мониторинга этой смертности.

Цель: Охарактеризовать смертность от самоубийств в Арктической зоне России.

Задачи:

1. Описать динамические тенденции смертности от самоубийств
2. Оценить вклад смертности от самоубийств в общую смертность от внешних причин
3. Выявить возрастные особенности смертности от самоубийств
4. Изучить сезонное распределение смертности от самоубийств
5. Определить связь колебаний уровня смертности с уровнем потребления алкоголя населением

Материал и методы

Вариант исследования – аналитическое, популяционное, невыборочное, неконтролируемое. Период анализа –1993-2015 гг.

Территории, включённые в анализ: Архангельская область, Мурманская область, Ненецкий автономный округ (НАО), Ямало-ненецкий автономный округ (ЯНАО), Чукотский автономный округ (ЧАО), Республика Коми, Республика Саха (Якутия), Красноярский край.

Источники исходных данных: Центральная база данных Федеральной службы государственной статистики РФ, Российская база данных по рождаемости и смертности [8].

Показатели стандартизованы по Европейскому стандарту населения прямым методом.

Математический аппарат.

Для удобства описания тенденций динамические серии подвергались сглаживанию методом 4253H [20]. Анализ цикличности смертности осуществлялся при помощи автокорреляционной функции, сезонной декомпозицией методом Census I [6].

Взаимосвязь временных рядов оценивалась путем построения кросс-корреляционной функции остатков моделей «выбеливания». «Выбеливание» (приведение к белому шуму) осуществлялось построением модели авторегрессии проинтегрированного скользящего среднего (ARIMA). Поскольку достоверность статистического учета продаж алкогольной продукции вызывает обоснованные сомнения, в качестве показателя, отражающего уровень алкоголизации населения, использовался один из наиболее валидных индикаторов – уровень смертности населения от отравлений алкоголем [15].

Результаты

Общая динамика

Общая динамика уровня смертности от самоубийств в изучаемых регионах имела, в большинстве своем, нисходящую тенденцию (рис. 1,2). За период 1993-2015 гг. максимальное снижение показателя отмечалось в Мурманской области, где смертность у мужчин понизилась на 86,2%, а у женщин – на 83,1%. Данное снижение было большим, чем в целом по стране (около 50,0%), в результате чего смертность, как мужчин, так и женщин в этом регионе с 2005 ниже, чем по стране на 47,2 и 38,7% соответственно. Исключение составила смертность женского населения Чукотского автономного округа, где тренд был восходящим, и смертность увеличилась в 2,8 раза. Подавляющее число регионов демонстрировало более высокие уровни смертности, чем в целом по стране. Неизменными лидерами оставались Чукотский автономный округ и Ненецкий автономный округ. При этом смертность мужчин от самоубийств на Чукотке в 2015 году превысила российский на 40, 0%, но этот показатель не был максимальным. В среднем, за период 2005-2015 гг. смертность мужчин Чукотки была выше мужской смертности по стране в 1,5 раза. Смертность мужчин НАО за 2005-2015 гг. превышала средние показатели по стране в 1,8 раза. Не смотря на абсолютное лидерство этих двух регионов, в последние годы смертность мужчин в ЧАО стала ниже смертности мужчин Архангельской области, республики Коми, республики Саха (Якутия). Усредненные показатели смертности женщин НАО за 2005-2015 гг. были в 3,8 раза выше смертности женщин по стране. Аналогично, смертности женщин Чукотского автономного округа превышала смертность женщин в стране в 1,9 раза. Практически во всех территориях в последние пять лет отмечается сокращение разрыва между мужской и женской смертностью от самоубийств.

Рис 1. Динамика смертности от самоубийств мужчин, стандартизованные коэффициенты смертности, метод сглаживания 4253H.

Вклад в общую смертность от внешних причин

Вклад смертности от самоубийств в общую смертность от внешних причин во всех регионах, за исключением Красноярского края, ЯНАО и Мурманской области, был выше, чем аналогичный вклад в целом по стране (рис. 3). Максимальный вклад отмечался в НАО и ЧАО, где более четверти смертности от внешних причин обеспечивается смертностью от самоубийств.

Рис 2. Динамика смертности от самоубийств женщин, стандартизованные коэффициенты смертности, метод сглаживания 4253H.

Рис. 3. Вклад смертности от самоубийств в общую смертность от внешних причин.

Возрастные особенности

Несмотря на кажущуюся парадоксальность, детская суицидальная смертность (в возрасте 0-14 лет) не является редкостью как в целом по стране, так и в Архангельской области, республиках Коми, Саха (Якутия), Красноярском крае. Максимальный уровень смертности в этой возрастной группе среди мальчиков за прошедшие пять лет отмечается в Чукотском автономном округе, где он превышал среднероссийский в пять раз. Однако следует отметить, что столь большой показатель был обеспечен смертностью только в 2010 и 2015 годах, в то время как в остальные годы смертность детей не отмечалась. Среди регионов, в которых детская СоС встречалась практически ежегодно, лидировала республика Саха, уровень смертности в которой был в 2,3 раза выше, чем в целом по стране. Второе место занимает Архангельская область, с превышением на 84,0 % общероссийского показателя. Смертность девочек также была наиболее стабильно высокой в республике Саха (в 4 раза выше, чем по стране) и Архангельской области (в 1,3 раза выше). Смертность мальчиков от самоубийств в целом по стране имеет тенденцию к понижению с начала 2000-х годов, смертность же девочек придерживается горизонтального тренда, что обеспечивает сокращение разрыва между мужской и женской составляющими. Смертность детского населения в изучаемых регионах в силу ее относительной редкости претерпевает значительные колебания в динамике. Более-менее стабильные динамики выказывают республика Саха и Красноярский край, где смертность мальчиков также идет на убыль, но смертность девочек в силу резких колебаний, стохастична. Смертность мальчиков в Архангельской области на фоне значительных флуктуаций, имеет также как и в целом по стране, нисходящий тренд.

Тройка «лидеров» по смертности в возрасте 15-19 лет представлена Ненецким и Чукотским автономным округом, а также республикой Саха. Смертность в НАО превышают среднероссийскую в 3,8 раза за период 2010-2015 гг. НАО и ЧАО также являются лидерами по смертности подростков женского пола. Если в целом по стране, динамика подростковой смертности была аналогична смертности в детском возрасте, то в изучаемых регионах отмечалась иная картина. Во-первых, общая направленность динамики показателей прерывалась значительными выбросами. Во-вторых, ряд регионов показало резкое ее снижение. Так, Чукотский автономный округ, будучи абсолютным лидером по мужской подростковой смертности, с 2013 года демонстрирует ее абсолютное отсутствие. При этом смертность понизилась с 18,8 просантимилле до нуля. Столь резкое сокращение смертности, от максимального уровня среди изучаемых регионов до его отсутствия, вызывает сомнения в его естественности.

Наибольшее число смертей от самоубийств приходится на возрастную группу среднего возраста 20-59 лет, что объясняется возрастным распределением населения. Смертность как мужчин, так и женщин в этой возрастной группе была максимальна за 2010-2015 гг в НАО, ЧАО, республике Саха. При этом в регионе – лидере (ЧАО) мужская смертность превышала среднероссийскую в 1,7 раза, женская – в 5,2 раз. Аналогично общероссийским показателям, все регионы демонстрируют достаточно устойчивую тенденцию к сокращению смертности мужчин в этой возрастной группе. За исключением НАО и ЧАО, где она носит боковой тренд, женская смертность в большинстве регионов также понижается, хоть и не столь выраженными темпами, как мужская.

И мужская и женская смертность в старших возрастах (60 лет и старше) также имеет тенденцию к снижению. Однако, распределение регионов-лидеров по пожилым мужчинам иное. Максимальная смертность за последние пять лет наблюдалась в Архангельской области, НАО и республике Коми у мужчин и НАО, республике Коми и ЧАО у женщин.

Повозрастное распределение в большинстве изучаемых регионов имела схожую с общероссийской тенденцию. Если в начале изучаемого периода (среднее 1993-1995 гг) пик смертности и в мужском и женском населении приходился на средние и пожилые возрастные группы, то к 2013-2015 пик смертности у мужчин сместился в более молодые группы (30-39 лет), а смертность женщин имеет тенденцию к постарению. Региональные особенности отмечались в степени этой тенденции. Так, например, в НАО в начале 1990-х пик мужской смертности приходился на более молодые возраста (20-29 лет), а смертность женщин была представлена, в основном, пожилыми возрастными группами.

Таким образом, главной тенденцией повозрастного распределения смертности от самоубийств является ее помолодение в мужском населении и постарение в женском. В целом, возрастной профиль смертности от самоубийств схож с возрастными профилями других стран.

Сезонное распределение

Сезонная зависимость смертности от самоубийств отмечалась ранее многими исследователями [7]. В целом, сезонная динамика смертности от самоубийств в изучаемых регионах соответствует выявленному ранее «весенне-летнему максимуму при осенне-зимнем минимуме» (рис. 4). [3]. Некоторое исключение составили Мурманская область, где за последние 10 лет сезонный максимум смертности отмечается в феврале и мае, а также НАО с максимумом в сентябре. Ранее в НАО также отмечены различия в сезонности и распределении самоубийств по дням недели среди коренного (ненцы) и некоренного населения [18].

Рис 4. Сезонная составляющая смертности от самоубийств, январь 2006 – декабрь 2015.

Связь с уровнем потребления алкоголя.

Значительная часть самоубийств в России связана с употреблением алкоголя. Концепция Хаффорда объясняет взаимосвязь алкоголя и суицида наличием проксимального риска (алкогольная интоксикация) и дистального риска (злоупотребление алкоголем, хронический алкоголизм) [11]. По оценкам исследователей увеличение суммарных продаж алкогольных напитков на один литр сопровождается ростом смертности от самоубийств среди мужского населения на 4% и среди женского – на 2,8% [20]. Установлено, что в Западной Европе связь потребления алкоголя и смертности от самоубийств усиливается с юга на север, что объясняется различиями в стилях потребления алкогольных напитков [14]. Аналогично, утверждается рост алкогольной ассоциированности смертности с юга на север европейской части России [13].

В другом исследовании было установлено, что различие алкоголя в крови жертв самоубийств как фактор проксимального риска существенно чаще обнаруживалось в НАО (74,1% - у мужчин, 82,9% - у женщин), чем в Архангельской области (59,3% и 46,6% соответственно). У коренных жителей НАО показатели наличия алкоголя в крови были еще выше (78,3% у мужчин и 92,3% у женщин) [19].

Наличие связи уровня смертности от самоубийств в изучаемых регионах с уровнем потребления алкоголя производилось построением кросс-корреляционной функции предварительно «выбеленных» временных рядов смертности от самоубийств и смертности от отравлений алкоголем. Показатели смертности от отравлений алкоголем являются признанным индикатором уровня потребления алкоголя [15].

Оценка полученных коэффициентов кросс-корреляции показала наличие значимой положительной связи на нулевом лаге между уровнями смертности от самоубийств и отравлений алкоголем в Чукотском автономном округе (рис. 5). В остальных территориях значимых связей не выявлено. Данное обстоятельство, возможно, объясняется наличием недоучета смертности от самоубийств, что было выявлено ранее в одном из изучаемых регионов [9].

Рис 5. Кросс-корреляция смертности показателей смертности от отравлений алкоголем и от самоубийств. Чукотский автономный округ, 1993-2015гг.

Обсуждение

Высокий уровень смертности от самоубийств населения приполярных территорий свойственен не только нашей стране, но и Северной Канаде, Гренландии, США (Аляска) что объясняется значительной долей коренного населения, поскольку известно, что даже при сходном уровне показателей здоровья группы коренного населения демонстрируют более высокий уровень смертности от самоубийств, чем пришлое население [12, 17]. Традиции поведения и этнические корни предпосылок суицидального поведения коренных народов Крайнего Севера хорошо известны и описаны этнографами. Возможно также в основе этих традиций лежат и пока неизученные факторы генетической предрасположенности.

В малонаселенных районах на динамику уровня смертности от смоубийств могут влиять даже единичные случаи суицидов, что приводит к достаточно резким колебаниям показателя. Тем не менее, общая динамика практически во всех изучаемых регионах имеет нисходящий тренд, что согласуется с общероссийскими тенденциями и свидетельствует об улучшении социального климата, что, однако, не исключаает искажений данных при учете смертности от самоубийств. Низкий уровень вклада в общую смертность от внешних причин, отмеченный в некоторых регионах, может свидетельствовать о недоучете смертности от самоубийств [1].

Вместе с тем, [19] алкоголь имеет важную роль в генезе самоубийств в НАО и других территориях проживания коренных народов. Повышение частоты встречаенмости посмертного алкоголя в крови самоубийц может быть понято как результат проксимального риска: острая интоксикация является важным фактором риска для суицидального поведения, как алкоголь помогает преодолеть сопротивление к самоубийству [11]. Повышение потребления алкоголя можно трактовать как создание условий как для проксимального, так и дистального риска самоубийств. Взаимосвязь между злоупотреблением алкоголем и суицидальным поведением является не прямой причинно-следственной. Влияние потребления алкоголя на уровень самоубийств осуществляется при посредничестве ряда факторов и, прежде всего, степени социальной аномии и общего уровня отклонений в обществе. В числе других факторов, повышающих риск суицидального поведения в условиях Крайнего Севера, можно отметить ряд биологических факторов, таких как дефицит витамина D [10], сезонные колебания уровня гормонов и нейромедиаторов [18].

В целом, в профилактике суицидального поведедния предлагается три подхода: клинический (работа с лицами, совершившими попытку суицида), создание программ, школ, центров, деятельность которых направлена на профилактику суицидов особенно среди молодежи и меры, направленные на контроль окружающей среды (ограничение продажи оружия, детоксикация бытового газа, контроль над качеством сообщений о самоубийствах в средствах массовой информации, физические и финансовые рестрикции в отношении продажи алкоголя и иных психоактивных веществ). В качестве эффективной меры контроля окружающей среды приводится пример Перестройки, проводившейся в СССР и сопровождавшейся в том числе ограничениями, приводившими к снижению потребления алкоголя и падением уровня самоубийств [2]. С учетом этого, одной из основных мер, которые могут привести к снижению СоС, является стимуляция снижения потребления алкоголя населением.

Выводы

1. Общая динамика смертности от самоубийств арктических территорий России соответствует таковой в целом по стране, отличаясь большей выраженностью показателей
2. Максимальный вклад в общую смертность от внешних причин вносит СоС в НАО и ЧАО.
3. Детская СоС носит регулярный характер в республике Саха и Архангельская область. В остальном, повозрастное распределение смертности аналогично среднероссийским показателям, отличаясь большими показателями. Разрыв в показателях измеряется, в большинстве случаев, сотнями процентов.
4. Сезонная смертность, за исключением показателей Мурманской области и НАО, соответствует общероссийской тенденции с максимумом показателей весной и летом и минимумом осенью и зимой.
5. В НАО связь высокой смертности от самоубийств с алкоголизацией подтверждается также данными сравнительных посмертных исследований содержания алкоголя в крови.
6. Значимая связь уровней смертности от самоубийств с индикатором потребления алкоголя установлена только в Чукотском автономном округе.
7. Отсутствие связи в остальных территориях может быть связано с искажениями и недоучётом показателей смертности от самоубийств.

Список литературы

1. Аминов И.Г. Самоубийства в России. Демоскоп - Weekly. [электронный научный журнал]  2016; (705-706). URL: http://demoscope.ru/weekly/2016/0705/demoscope705.pdf (Дата обращения: 14 октября 2017).
2. Вассерман Д. Напрасная смерть: причины и профилактика самоубийств. [Пер. с англ]. Москва: Смысл; 2005. 310 с.
3. Гилинский Я., Румянцева Г. Динамика самоубийств в России. Демоскоп-Weekly [электронный научный журнал] 2004; (161 - 162). URL: http://demoscope.ru/weekly/2004/0161/analit01.php (Дата обращения: 23 октября 2017).
4. Демографический ежегодник России - 2015 г. [Интернет]. URL: http://www.gks.ru/bgd/regl/B15_16/Main.htm (Дата обращения: 28 октября 2017).
5. Короленко А.В., Морев М.В. О демографических последствиях суицидальной смертности. Суицидология 2015; 21 (4): 48-60.
6. Кузнецова В.Е., Сивелькин В.А. Статистическое моделирование временных рядов с использованием метода классической сезонной декомпозиции (метод Census 1, мультипликативная модель) ППП Statistica: Методические указания. Оренбург: Издательство ГОУ ВПО ОГУ; 2002. 33 с.
7. Мягков А.Ю. Темпоральные характеристики самоубийств. Социологические исследования 2004; (3): 83-92.
8. Российская база данных по рождаемости и смертности. [Интернет]. Центр демографических исследований Российской экономической школы, Москва (Россия). URL:  http://demogr.nes.ru/index.php/ru/demogr_indicat/data. (Дата обращения: 25.10.2017).
9. Шелыгин К. В. Алкогольная атрибутивность смертности от самоубийств на Европейском Севере России в различные исторические периоды. Наркология; 2012; (8): 44-48.
10. Grudet C, Malm J, Westrin A, Brundin L. Suicidal patients are deficient in vitamin D, associated with a pro-inflammatory status in the blood. Psychoneuroendocrinology 2014; (50): 210-19.
11. Hufford MR. Alcohol and suicidal behavior. Clin Psychol Rev 2001; 21(5): 797-811.
12. Kue Young T., Revich B., Soininen L. Suicide in circumpolar regions: an introduction and overview [Online]. Int. J. Circumpolar Health 2015; (74). 27349. [cited 2017 Oct 22]. Available from: http://dx.doi.org/10.3402/ijch.v74.27349
13. Nemtsov A.V. Suicides and Alcohol Consumption in Russia. Drug and Alcohol Dependence 2003; (71): 161–168.
14. Norström T., Ramstedt M. Mortality and population drinking: a review of the literature. Drug and Alcohol Review 2005; (24): 537–547.
15. Ramstedt M. Fluctuations in male ischaemic heart disease mortality in Russia 1959-1998: assessing the importance of alcohol. Drug Alcohol Rev 2009; (28): 390-395.
16. Razvodovsky Y.E. Alcohol consumption and suicide rates in Russia. Suicidology 2011; (2): 67 – 74.
17. Sjölander P. What is known about the health and living conditions of the indigenous people of northern Scandinavia, the Sami? Glob. health action 2011; (4): 1-11.
18. Sumarokov YA, Brenn T, Kudryavtsev AV, Nilssen O. Variations in suicide method and in suicide occurrence by season and day of the week in Russia and the Nenets Autonomous Okrug, Northwestern Russia: a retrospective population-based mortality study. BMC Psychiatry 2015; (15): 224.
19. Sumarokov YA, Brenn T, Kudryavtsev AV, Sidorenkov O, Nilssen O. Alcohol and suicides in the Nenets Autonomous Okrug and Arkhangelsk Oblast, Russia [Online]. Int J Circumpolar Health 2016; (75) [cited 2014 Oct 22]. Available from: http://www.tandfonline.com/doi/full/10.3402/ijch.v75.30965.
20. Velleman P. Definition and comparison of robust nonlinear data smoothing algorithms. Journal of the American Statistical Association 1980; (75): 609–615.

References

1. Aminov I.G. Samoubiystva v Rossii [Suicide in Russia]. Demoskop-Weekly [serial online] 2016 [cited 2017 Oct 14]; 705-706. Available from: http://demoscope.ru/weekly/2016/0705/demoscope705.pdf (In Russian).
2. Vasserman D. Naprasnaya smert': prichiny i profilaktika samoubiystv [Transl. from Eng.] Moscow. Smysl; 2005. 310p. (In Russian).
3. Gilinskiy Ya., Rumyantseva G. Dinamika samoubiystv v Rossii [The dynamics of suicides in Russia]. Demoskop-Weekly [serial online] 2004 [[cited 2017 Oct 23]; 161-162. Available from: http://demoscope.ru/weekly/2004/0161/analit01.php (In Russian).
4. Demograficheskiy ezhegodnik Rossii – 2015 [Demographic yearbook of Russia-2015]. Federal'naya sluzhba gosudarstvennoy statistiki. [Online] [cited 2017 Oct 28]. Available from: http://www.gks.ru/bgd/regl/B15_16/Main.htm (In Russian).
5. Korolenko A.V., Morev M.V. O demograficheskikh posledstviyakh suitsidal'noy smertnosti [On the demographic impact of suicidal deaths]. Suitsidologiya 2015; (21): 48-60 (In Russian).
6. Kuznetsova V.E., Sivel'kin V.A. Statisticheskoe modelirovanie vremennykh ryadov s ispol'zovaniem metoda klassicheskoi sezonnoi dekompozitsii (metod Census 1, mul'tiplikativnaya model'). Metodicheskie ukazaniya [Statistical modeling of time series using the classical seasonal decomposition method (Census 1, multiplicative model). Guidelines]. Orenburg: GOU VPO OGU. 2002. 33 p. (In Russian).
7. Myagkov A.Yu. Temporal'nye kharakteristiki samoubiystv [Temporal characteristics of suicide]. Sotsiologicheskie issledovaniya 2004; (3):83-92. (In Russian).
8. Rossiyskaya baza dannykh po rozhdaemosti i smertnosti [Russian birth rate and mortality database]. Tsentr demograficheskikh issledovaniy Rossiyskoy ekonomicheskoy shkoly. [Online] [cited 2017 Oct 25]. Available from http://demogr.nes.ru/index.php/ru/demogr_indicat/data (In Russian).
9. Shelygin K.V. Alkogol'naya atributivnost' smertnosti ot samoubiystv na Evropeyskom Severe Rossii v razlichnye istoricheskie periody [Alcohol attribution of mortality from suicide in the European North of Russia in various historical periods]. Narkologiya 2012; (8): 44-48. (In Russian).
10. Grudet C, Malm J, Westrin A, Brundin L. Suicidal patients are deficient in vitamin D, associated with a pro-inflammatory status in the blood. Psychoneuroendocrinology 2014; (50): 210-19.
11. Hufford MR. Alcohol and suicidal behavior. Clin Psychol Rev 2001; 21(5): 797-811.
12. Kue Young T., Revich B., Soininen L. Suicide in circumpolar regions: an introduction and overview [Online]. Int. J. Circumpolar Health 2015; (74). 27349. [cited 2017 Oct 22]. Available from: http://dx.doi.org/10.3402/ijch.v74.27349
13. Nemtsov A.V. Suicides and Alcohol Consumption in Russia. Drug and Alcohol Dependence 2003; (71): 161–168.
14. Norström T., Ramstedt M. Mortality and population drinking: a review of the literature. Drug and Alcohol Review 2005; (24): 537–547.
15. Ramstedt M. Fluctuations in male ischaemic heart disease mortality in Russia 1959-1998: assessing the importance of alcohol. Drug Alcohol Rev 2009; (28): 390-395.
16. Razvodovsky Y.E. Alcohol consumption and suicide rates in Russia. Suicidology 2011; (2): 67 – 74.
17. Sjölander P. What is known about the health and living conditions of the indigenous people of northern Scandinavia, the Sami? Glob. health action 2011; (4): 1-11.
18. Sumarokov YA, Brenn T, Kudryavtsev AV, Nilssen O. Variations in suicide method and in suicide occurrence by season and day of the week in Russia and the Nenets Autonomous Okrug, Northwestern Russia: a retrospective population-based mortality study. BMC Psychiatry 2015; (15): 224.
19. Sumarokov YA, Brenn T, Kudryavtsev AV, Sidorenkov O, Nilssen O. Alcohol and suicides in the Nenets Autonomous Okrug and Arkhangelsk Oblast, Russia [Online]. Int J Circumpolar Health 2016; (75) [cited 2014 Oct 22]. Available from: http://www.tandfonline.com/doi/full/10.3402/ijch.v75.30965.
20. Velleman P. Definition and comparison of robust nonlinear data smoothing algorithms. Journal of the American Statistical Association 1980; (75): 609–615.

Дата поступления: 13.11.2017

Добавить комментарий

Пожалуйста оставляйте комментарии только по теме. Вы можете оставить свой комментарий любым браузером кроме Internet Explorer старше 6.0
Имя:
E-mail
Комментарий:
Код:*