Иванова А.Е., Кондракова Э.В.
ЦНИИОИЗ Росздрава

Grounds for life expectancy projections in Russian regions up to 2025
Ivanova A.E., Kondrakova E.V.

При обосновании концепции прогноза будем исходить из следующих принципов. Во-первых, прогноз в сравнительно долгосрочной (до 2025 года) перспективе будет исходить из того, что в стране отчетливо сформулирован социальный заказ на улучшение здоровья населения и сокращение смертности, и в развитие этого приняты и начали реализовываться конкретные шаги в сфере здравоохранения и социальной политики. В свою очередь, это означает, что рассматриваться будет так называемый оптимистический сценарий, т.е. тот вариант развития событий, который может реализоваться при осуществлении осмысленной активной политики в сфере охраны здоровья населения. Во-вторых, в оценках долгосрочной перспективы сокращения смертности в России мы будем опираться на опыт стран, которые добились успехов на этом пути, начав свой путь с сопоставимых с Россией уровней смертности. На наш взгляд, было бы нецелесообразно рассматривать в качестве ориентиров показатели развитых европейских стран (как бы заманчиво это не звучало), поскольку круг проблем в здоровье населения и возможности их решения в России и этих странах различаются принципиально. В-третьих, в России существует огромное региональное разнообразие как уровней, так и тенденций смертности, поэтому невозможно обозначить единый, или хотя бы мало различающийся для всех регионов страны ориентир по сокращению смертности. Ряд регионов страны уже с конца 1990-х годов вступил в этап стабилизации, а затем и снижения смертности, в других смертность продолжает расти, несмотря на формирование позитивной динамики в целом по стране. В-четвертых, исходя из предыдущего положения, очевидно, что невозможно добиться формирования устойчивого сокращения смертности в стране при наличии обширного анклава регионов, демонстрирующих противоположную динамику. Иными словами, основой позитивного сценария смертности в стране может быть только тот вариант, при котором существующий региональный разрыв в смертности, разрыв, составляющий целую эпидемиологическую эпоху и составляющий более 15 лет продолжительности жизни, будет сокращаться. Добиться этого сокращения можно, лишь предусматривая приоритетное внимание к неблагополучным регионам, т.е. не только территориям с высокой смертностью, но и тех, на которых до сих пор отмечаются неблагополучные тенденции. В-пятых, принцип опережающего сокращения потерь в группах риска будет распространен и на возрастной, и на гендерный аспекты. Это означает, что наибольшие темпы сокращения смертности должны отмечаться в трудоспособных возрастах, прежде всего молодых. Что касается соотношения темпов изменения мужской и женской смертности, то с учетом огромного разрыва в продолжительности жизни между мужчинами и женщинами, который определяет мужская сверхсмертность, опережающими темпами должна снижаться смертность мужчин.

С учетом сформулированных подходов, последовательно рассмотрим несколько вопросов:

• тенденции смертности в России в сравнении со странами, опередившими нас в эпидемиологическом развитии, и обоснование вероятных прогнозных ориентиров;
• региональные особенности смертности в России с учетом долгосрочных и локальных трендов;
• итоги прогноза в регионах России до 2025 г.

Сравнительный анализ тенденций смертности в России и европейских странах.

Российская динамика продолжительности жизни населения общеизвестна. В рамках обсуждаемой темы существенным являются два обстоятельства. Во-первых, Россия отстает не только от сообщества развитых стран по показателям смертности, но и от стран Центральной и Восточной Европы, причем этот эффект у мужчин отмечался еще до начала социально-экономических реформ. Во-вторых, начавшемуся с середины 1990-х заметному росту продолжительности жизни в восточноевропейских странах предшествовала в худшем случае стабилизация показателей (у мужчин), тогда как у женщин и до реформ тенденции были позитивными. При этом в России устойчивая стабилизация смертности, не вызванная экстремальными факторами (антиалкогольной кампанией середины 1980-х годов), наступила лишь в начале наступившего века, а отчетливый рост продолжительности жизни отмечен лишь в 2006 г. (рис. 1).

Рис. 1. Динамика продолжительности жизни населения в России и европейских

Политика по снижению смертности – есть закономерный итог анализа сложившейся эпидемиологической ситуации, ее тенденций и прогноза, а, главное, понимания механизмов, приведших к современному положению вещей. В свою очередь оценки того, в каких пределах и за какой период может быть снижена смертность в результате принимаемых мер, существенно зависят от поставленного диагноза. В этих вопросах обращение к зарубежному опыту (прежде всего, к восточноевропейскому) очень продуктивно, однако механистическое применение этого опыта, а также ориентация на скорость достижения этими странами результатов в снижении смертности, чреваты существенными издержками, поскольку эпидемиологическая ситуация в России развивалась со значительной спецификой и в советский, и, тем более, в постсоветский период.

Во-первых, на протяжении 70-х- первой половине 80-х годов потери продолжительности жизни в странах Восточной Европы: у мужчин были существенно меньше, чем в России, а у женщин их в принципе не было – смертность хоть и медленно, но снижалась. Так, в 1970-1984 г. продолжительность жизни мужчин Болгарии снизилась на 0,6 года, потери мужчин в Венгрии и России были сопоставимы (1,3 года), при этом в Польше продолжительность жизни мужчин почти не изменилась (рост на 0,2 года), а в Чехии заметно выросла – на 1,1 года. Что касается женщин, то ни в одной из рассматриваемых стран, кроме России продолжительность жизни не снизилась, напротив, был отмечен прирост показателя: от 0,8-1,1 года в Чехии, Болгарии и Венгрии до 1,8 года в Польше (рис. 2).

Во-вторых, период социально-экономических реформ в восточноевропейских странах был сравнительно кратковременным и практически не отразился ни на тенденциях, ни на структуре смертности (возрастной и нозологической), что в полной мере позволяет говорить о преемственности трендов эволюционного и реформенного периодов. Так, отмечавшиеся в период до 1985 г. тенденции, продолжились до 1990-1992 г. и лишь в Болгарии – до середины 1990-х годов. Причем, темпы количественных изменений продолжительности жизни в реформенный и предшествующий эволюционный периоды оказались близки.

Рис. 2. Динамика продолжительности жизни в некоторых странах Восточной Европы и в России в 1970-2004 г., лет

Преемственность трендов прослеживается в отношении всех основных причин смерти. В отношении болезней системы кровообращения (рис. 3) рост смертности у мужчин продолжался: в Чехии, Венгрии, Польше, Словакии до 1988-1990 г., в Болгарии почти на десять лет дольше – до 1998 г. У женщин картина складывалась более благополучно: рост смертности (в большинстве случаев незначительный, более напоминающий стагнацию) прекратился в 1982-1984 г., в Болгарии – в 1997 г. Заметное снижение смертности женщин во всех рассматриваемых странах, кроме Болгарии, пришлось на конец 1980-х годов.

Рис. 3. Динамика смертности от болезней системы кровообращения в некоторых странах Восточной Европы и России в 1970-2004 г. (стандартизованный коэффициент, на 100 тыс.)

Что касается травм и отравлений (рис. 4), то смертность от внешних причин росла медленными темпами, практически одинаковыми в эволюционный и реформенный период вплоть до 1990-1992 г., после чего началось ее сокращение. У женщин в большинстве случаев позитивные тенденции также сложились с начала 1990-х годов (исключая Чехию, где сокращение началось с 1987 г.), но им, как правило, предшествовал не видимый рост, а относительная стабилизация смертности от травм и отравлений.

Рис. 4. Динамика смертности от травм и отравлений в некоторых странах Восточной Европы и России в 1970-2004 г. (стандартизованный коэффициент, на 100 тыс.)

Злокачественные новообразования являются второй-третьей по значимости причиной смерти соответственно у мужчин и женщин России, и тенденции смертности от них отличаются заметным своеобразием (рис. 5). Во-первых, некоторый рост смертности у мужчин и относительная стабилизация ее у женщин продолжались в большинстве рассматриваемых стран вплоть до середины – конца 1990-х годов, т.е. тренды эволюционного периода сохранялись дольше, чем для других основных причин. Во вторых, заметного снижения показателей в начале наступившего десятилетия также не отмечается, исключая, разве что Чехию. Таким образом, закономерности развития смертности от новообразований в минимальной степени отреагировали на социально-экономические перипетии, что в принципе соответствует природе данных заболеваний.

Рис. 5. Динамика смертности от злокачественных новообразований в некоторых странах Восточной Европы и России в 1970-2004 г. (стандартизованный коэффициент, на 100 тыс.)

Рис. 6. Динамика смертности от болезней органов дыхания в некоторых странах Восточной Европы и России в 1970-2004 г. (стандартизованный коэффициент, на 100 тыс.)

Общей тенденцией смертности от болезней органов дыхания практически во всех рассматриваемых странах является ее снижение на протяжении более чем тридцатилетнего периода (рис. 6). Можно отметить, что только Венгрия и Польша на протяжении 1970-х годов характеризовались некоторым ростом показателей для мужчин и относительной стабилизацией их для женщин, но эти процессы отмечались на существенно более низких уровнях, чем в других восточноевропейских странах. С начала 1980-х годов и в этих странах позитивные тренды смертности возобладали.

Смертность от болезней органов пищеварения вела себя более традиционно в соответствии с траекторией изменения показателей от основных причин (рис. 7). Рост смертности у мужчин продолжался в Чехии и Словакии до начала 1990-х годов, в Венгрии и Болгарии до середины десятилетия, после чего сменился позитивными тенденциями. У женщин скорее можно говорить о снижении смертности, начавшемся еще в эволюционный период и особенно заметном в Чехии, Польше и Словакии. Следует отметить, что Венгрия – единственная из рассматриваемой группы стран отличалась не только ростом смертности от болезней органов пищеварения, причем не только у мужчин, но и у женщин, но и ускорением этого роста во второй половине 1980-х – первой половине 1990-х годов. Справедливости ради надо отметить, что последние десять лет и здесь возобладали позитивные тенденции.

Рис. 7. Динамика смертности от болезней органов пищеварения в некоторых странах Восточной Европы и России в 1970-2004 г. (стандартизованный коэффициент, на 100 тыс.)

И, наконец, инфекции – наиболее яркий маркер социального неблагополучия. Так же как и от болезней органов дыхания, смертность от инфекций сокращалась в рассматриваемой группе восточноевропейских стран на протяжении всего рассматриваемого периода (рис. 8). Правда, темпы снижения смертности во второй половине 1980-х годов снизились, но достигнутые низкие уровни и не предполагают возможностей дальнейшего снижения смертности от инфекций в разы.

Таким образом, подводя итоги, можно отметить, что в восточноевропейских странах реформенный период, довольно краткий по времени (5-7 лет) не привнес принципиально новых тенденций в эволюционные траектории смертности периода 1970-х – первой половины 1980-х годов. Это касается и нозологического профиля смертности, а, следовательно, и ее возрастного профиля, и общих итогов динамики продолжительности жизни.

Рис. 8. Динамика смертности от инфекционных болезней в некоторых странах Восточной Европы и России в 1970-2004 г. (стандартизованный коэффициент, на 100 тыс.)

В России о преемственности тенденций смертности в период до и после 1985 г. не позволяют говорить следующие факты. Темпы роста смертности в сравнении с эволюционным этапом возросли (если в 1965-1984 г. продолжительность жизни мужчин сократилась на 2,6 года, женщин – на 0,4 года, то в 1985-2003 г. – соответственно на 3 и 1,3 года¹). Помимо увеличения масштабов потерь, произошли качественные деформации в их формировании. В период реформ более негативные тенденции смертности во всех возрастах старше 15 лет и от всех причин отмечаются у женщин, в результате чего, потери продолжительности жизни их в сравнении с дореформенным периодом выросли более чем вдвое, а у мужчин увеличились незначительно. Произошло существенное омоложение потерь продолжительности жизни, что означает возврат к более молодой, преодоленной ранее модели смертности: эндогенная компонента, нарастающая с возрастом, оказалась существенно размыта и деформирована экзогенной составляющей, в результате происходит деректангуляризация возрастной кривой дожития. На повестку дня вернулись взятые практически под полный контроль в предыдущие десятилетия преимущественно экзогенные (туберкулез, пневмонии), а также насильственные причины. Не будем подробно останавливаться на аргументации приведенных выводов, ее можно найти в авторских публикациях.

Если количественные потери продолжительности жизни и качественная картина роста смертности в советский и постсоветский период принципиально различается, то и механизмы этих изменений не могут быть едиными. Итогом проведенных исследований является вывод о том, что в течение всего советского периода Россия оставалась на той же стадии эпидемиологического перехода, неся количественные потери, но, сохраняя качественно ту же структуру причин смерти, что и другие страны, в которых, в противовес России, отмечался прогресс продолжительности жизни. Обращаясь к этапу социально-экономических реформ, начало которого мы отнесли к 1985 г., можно выделить главный процесс, который определял лицо этого этапа - это существенная социальная дифференциация населения. Об этих тенденциях в России написано очень много и мы не будем повторяться. Основные результаты можно охарактеризовать общим понятием: произошла стремительная маргинализация российского общества. Причем, с одной стороны, существенно более разнообразным стал состав маргинальных групп, с другой – колоссально увеличилась их численность.

Почти за два десятилетия периода реформ успел сформироваться расширяющийся и воспроизводящий себя слой населения, живущий на грани или за чертой бедности, со всеми вытекающими отсюда привычками и факторами риска. Гипотеза маргинализации включает в себя как неотъемлемую составляющую большинство гипотез, претендующих на объяснение роста смертности в России: и алкоголизацию, и курение, и неправильное питание, и отчуждение от здравоохранения, и психологический стресс, которого просто не могло не быть у подавляющего большинства жителей России, за счет которых и осуществлялись реформы.

Происшедшая маргинализация российского населения в первую очередь должна была затронуть людей, чья молодость пришлась на период реформ: в отличие от старших возрастных групп, они не имели ни социальной, ни экономической основы, а многие – и полученного в советский период образования или квалификации, сформировавшихся привычек и норм поведения, поэтому все негативные социальные процессы должны были затронуть их максимально. Именно поэтому группой риска в 90-е годы оказались молодые люди – население младших трудоспособных возрастов, что не могло не сказаться на картине их смертности. Иными словами возрастной градиент российской смертности выступает как ее социальный градиент.

Заключая проведенный анализ, следует отметить, что непредвзятая диагностика сложившихся проблем российской смертности, является залогом принятия адекватных мер по их решению. В одинаковой мере бесперспективно, как отрицать роль кризиса в увеличении потерь за счет смертности, так и сводить эти потери исключительно к периоду реформ. В связи с этим, очевидно, что политика по снижению смертности в стране не может не быть этапной, учитывающей необходимость сокращения потерь, связанных собственно с кризисом и тех, истоки которых насчитывают десятилетия и требуют более фундаментальной и длительной работы.

Обсуждая долгосрочную стратегию охраны здоровья населения и вероятные резервы снижения смертности, полезно обратиться к опыту стран, добившихся заметных успехов в области снижения смертности, к опыту, сконцентрированному в концепции и стратегии по достижению «здоровья для всех», принятой ВОЗ. Этот опыт свидетельствует, что стратегия может быть эффективной лишь в том случае, когда люди перестают рассматриваться исключительно как средство для достижения экономического прогресса, перестают быть «человеческим фактором», когда экономический рост осуществляется не за счет, а в интересах человеческого развития. Это не политическая декларация, но идеологическое обеспечение реальной деятельности, в результате которой в развитых странах инвестирутся значительные средства в развитие человеческого капитала. В применении к стратегии охраны здоровья этот принцип означает:

Признание права на здоровье одним из важнейших прав человека. Таким образом, государство признает и подтверждает ценность каждого человека, а также равные права, равные обязанности и равную ответственность всех в отношении здоровья.

Справедливость в вопросах здоровья и его охраны. Он включает два основных аспекта: а) проведение социально-экономической политики, направленной на сокращение бедности и связанных с ней факторов риска для здоровья; б) защиту групп населения с особыми потребностями (в связи с состоянием здоровья, социальными или экономическими обстоятельствами) от изоляции, и предоставление им доступа к соответствующей медико-санитарной помощи.

Участие в здравоохранительной деятельности и ответственность отдельных людей, групп населения, организаций и общественных секторов. Этот принцип основывается на понимании мультифакторной природы феномена здоровья и включает два основных элемента: а) признание всеми секторами своей ответственности за здоровье и разработку эффективных механизмов вовлечения их в здравоохранительную деятельность; б) участие населения в выработке и реализации политики, затрагивающей интересы здоровья.

Для того, чтобы в России были приняты необходимые меры, обеспечивающие долгосрочный устойчивый эффект улучшения здоровья населения и снижения смертности до цивилизованных уровней, необходимы не только значительные средства. Необходима выработка адекватных проблемам - приоритетов социально-экономического развития. Последние решения, связанные с разработкой национальных приоритетов в сфере человеческого развития, позволяют надеяться, что поворот в этой области возможен.

Эффект от реализации новых подходов к охране и укреплению здоровья, может быть оценен на примере развитых стран Европы. Почти за три десятилетия (с 1970 по 2002 г.) продолжительность жизни в странах ЕС увеличилась на 7,3-7,1 года соответственно у мужчин и женщин. Вариация при этом составила у мужчин от 4,7 лет в Нидерландах и Греции до 9,5 лет в Австрии; у женщин – от 4,2 лет в Нидерландах и Норвегии до 8,6 лет в Италии (рис. 7-8). Общей закономерностью является то, что максимальные темпы прироста продолжительности жизни отмечались в странах с исходно более низкими уровнями. Прогресс в странах с более высокими уровнями продолжительности жизни уже в 70-е годы, был не столь существенным. На этом фоне Россия, которое в настоящее время имеет продолжительность жизни населения на 15-10 лет (соответственно для мужчин и женщин) ниже, чем в развитых странах, обладает значительным потенциалом ускоренного возвращения к ее цивилизованным параметрам.

Для того, чтобы представить ориентировочные резервы роста продолжительности жизни населения страны в ближайшие два десятилетия – вплоть до 2025 г. – также можно обратиться к современной региональной вариации этого показателя в самой России. Лидером по продолжительности жизни населения в настоящее время является Москва (66,1-75,7 года соответственно для мужчин и женщин). Формально есть и более высокие показатели продолжительности жизни населения, например, в Ингушетии. Однако нельзя же всерьез воспринимать как ориентир для страны в целом явно фальсифицированные вследствие недостоверного учета показатели. В самой Москве при наличии существенной территориальной вариации смертности наиболее высокие показатели продолжительности жизни отмечаются в Центральном округе столицы (70,4-78,0 лет соответственно для мужчин и женщин). Может показаться, что уровни, достигнутые в мегаполисе, и, тем более, в отдельном округе столицы, не могут служить ориентиром для всей страны, значительная часть населения которой живет в селе или небольших городах. Однако следует помнить, что речь идет о двадцатилетней перспективе, в течение которой продолжительность жизни может увеличиться в пределах 9 лет для мужчин и 4,5 лет для женщин. Как показывает опыт европейских стран, такая динамика отнюдь не является нереальной. Более того, те уровни продолжительности жизни, которых может достичь Россия при проведении соответствующей политики соответствуют современным показателям стран Восточной Европы, пополнившим ЕС при последнем расширении (Чехии, Польши и др.).

Региональные особенности смертности в России с учетом долгосрочных и локальных трендов

В развитии эпидемиологической ситуации в России можно выделить два основных этапа. Первый этап – вплоть до начала наступившего десятилетия – этап роста смертности, на фоне которого отмечались существенные колебания, обусловленные последствиями разного рода социально-политических экспериментов. Второй этап – этап стабилизации ситуации и начавшегося сокращения смертности, впервые обусловленного не экстремальными вмешательствами, а последствиями социально-политической и экономической стабилизации в стране. Рассмотрим эти этапы более подробно.

Долгосрочные тренды

Отмеченные тенденции в той или иной мере проявились на всех российских территориях, приведя к повсеместному снижению продолжительности жизни, изменению региональных пропорций смертности и формированию специфичных для отдельных групп территорий приоритетов в области снижения смертности. В целом необходимость учета региональных особенностей смертности при разработке демографической политики диктуется следующими обстоятельствами.

Во-первых, несмотря на низкий коэффициент вариации продолжительности жизни населения в российских регионах (3,6% у мужчин и 2,5% у женщин), который свидетельствует практически об однородном характере смертности, сохраняются значительные абсолютные различия продолжительности жизни (табл. 1). В 2000 г. территориальный разброс показателей составлял более 15 лет у мужчин и 12 лет у женщин. Это значительные резервы сокращения демографических потерь на неблагополучных территориях, тем более, что они сосредоточены в детских и трудоспособных возрастах.

Кроме того, анализ региональных различий смертности за два последних десятилетия, за которые страна пережила этапы, как стремительного снижения, так и столь же резкого роста смертности, свидетельствует, что периоды сокращения смертности сопровождаются сужением территориальных различий, тогда как периоды роста – расширением разброса. Причем наиболее существенно и в одном, и в другом случае реагируют неблагополучные территории. Поскольку вслед за кратковременным сокращением смертности 1995-1997 г. в России вновь вернулась тенденция ее роста, можно ожидать, что региональный разброс смертности не только не уменьшится, но будет продолжать расти.

Таблица 1

Динамика показателей регионального разброса смертности в России в 1980-90-х годах.

Во-вторых, региональный профиль смертности постепенно меняется, но в целом, несмотря на существенную динамику двух последних десятилетий сохраняется все же достаточно высокое сходство территориального распределения смертности (табл. 2).

Таблица 2

Динамика коэффициентов ранговой корреляции смертности населения российских территорий в 1980-90-х годах

О первой тенденции (изменение территориального профиля) свидетельствует снижение коэффициента корреляции: он составлял 0,8-0,93 (соответственно для мужчин и женщин) между распределением 1978-79 г. и 1984-1985 г., а сократился до 0,63-0,74 между распределением 1978-79 г. и 2000 г. Причем вплоть до середины 90-х годов, как на фоне резкого роста, так и на фоне снижения смертности, динамика коэффициента корреляции была незначительной (0,8-0,79 у мужчин, 0,93-0,74 у женщин), а все наиболее существенные изменения регионального профиля смертности пришлись на последнее пятилетие.

О второй тенденции (сохранение достаточно высокого уровня сходства) можно судить по величинам коэффициента между распределением 2000 г. и двадцатилетней давности. Уровень в 0,63 у мужчин и 0,74 у женщин свидетельствует о том, что фундамент регионального распределения смертности в России продолжает сохраняться. Еще один аргумент в пользу этого утверждения заключается в практически неизменном сходстве регионального распределения смертности мужчин и женщин (0,87-0,92) на протяжении двух десятилетий. Некоторое исключение составляет только 1984-85 г., когда корреляция была несколько ниже – 0,69, что связано, по-видимому, с более стремительной реакцией мужской смертности на начавшиеся перемены в стране, в том числе в сфере антиалкогольной политики. Отмеченные особенности позволяют утверждать, что глубинные факторы, детерминирующие региональную вариацию смертности в России, не утратили своего значения за два последних десятилетия (в период резких сдвигов смертности), и вряд ли потеряют свою роль в среднесрочной перспективе (ближайшие 10-15 лет). В свою очередь, это позволяет очертить типологию территорий, имеющую не только исторический, но и прогностический интерес с точки зрения выработки политики в области снижения смертности.

В-третьих, устойчивой закономерностью регионального распределения продолжительности жизни в России является ее северо-восточный вектор, в основе которого лежат различия в смертности от травм и отравлений и болезней системы кровообращения в трудоспособных возрастах. В более общем плане можно сказать, что природа этих различий определялась степенью социальной обустроенности территорий, существенно иной в европейской и азиатской части страны в целом, и стереотипами потребления алкоголя, тяжесть которых нарастает при движении с юга на север. Несмотря на значительные сдвиги 90-х годов, общие контуры этого вектора сохранились (табл. 3).

Таблица 3

Классификация территорий России по уровню смертности населения в 1980-90-х годах (СПЖ в % к уровню России)²

<< 1 >> Алтайский край, Калининградская область, Архангельская область, Мурманская область, Карелия, С-Петербург, Тверская область, Смоленская область, Ивановская область, Костромская область, Московская область, Тульская область, Мари-Эл, Калмыкия, Чувашия, Кировская область, Свердловская область, Курганская область, Удмуртия, Новосибирская область, Томская область, Тюменская область, Башкирия.

<< 2 >> Москва, Белгородская область, Воронежская область, Липецкая область, Волгоградская область, Мордовская республика, Пензенская область, Татарстан, Ульяновская область, Краснодарский край, Ставропольский край, Ростовская область, Дагестан, Кабардино-Балкария, Северная Осетия, Омская область.

<< 3 >> Коми, Ленинградская область, Новгородская область, Псковская область, Кемеровская область, Пермская область, Красноярский край, Бурятия, Иркутская область, Читинская область, Приморский край, Хабаровский край, Амурская область, Камчатская область, Магаданская область, Сахалинская область, Якутия

<< 4 >> Вологодская область, Брянская область, Владимирская область, Калужская область, Орловская область, Рязанская область, Ярославская область, Курская область, Тамбовская область, Нижегородская область, Самарская область, Саратовская область, Астраханская область, Оренбургская область, Челябинская область.

<< 5 >> Тува

Наиболее благополучным по продолжительности жизни населения (2 группа - 17 территорий) является юг Центрального региона России, захватывая Москву, часть Поволжья и практически весь район Северного Кавказа, включая области, края и республики. Центральная Россия (исключая южные области) и большая часть Поволжья образуют группу территорий с несколько худшими показателями (4 группа - 15 территорий), которые, тем не менее, все же превышают общероссийский уровень, как для мужчин, так и для женщин. По периферии предыдущей группы формируется следующий тип территорий, который определяет общероссийский уровень смертности (1 группа - 22 территории). Это север Центрального региона, частично захватывая Северо-Запад, а также Урал. Наконец, худший по продолжительности жизни населения регион (3 группа – 17 территорий) включает Сибирь, Дальний Восток и часть территорий европейского Севера. В отдельную группу выпадает Тува с показателями продолжительности жизни, которые не имеют аналогов в России.

Таким образом, по результатам классификации смертности населения в 1980-90-х годах, в России могут быть выделены 4 устойчивых группы, различающиеся по масштабам смертности, а, следовательно, по возрастным и нозологическим приоритетам ее снижения.

В-четвертых, новым, что принесли 90-е годы, является формирование вектора, связанного с экономическими перспективами территории в рыночных условиях. Можно было ожидать, что на региональном уровне внутри России мы увидим те же закономерности между уровнем жизни населения и состоянием его здоровья, что и при сравнительном межстрановом анализе. Однако следует констатировать, что при очень значительных различиях среднедушевого валового регионального продукта (ВРП): в 18 раз, и фактического конечного потребления домашних хозяйств: в 16 раз на территориях страны в 1999 г., соответствующая им вариация продолжительности жизни только складывается (рис. 9-10).

Рис. 9. Уровень жизни населения и продолжительность жизни мужчин в регионах России в 1999 г.

Рис. 10. Уровень жизни населения и продолжительность жизни женщин в регионах России в 1999 г.

Более того, в России существует парадоксальный, с точки зрения мировых закономерностей, анклав. Это группа северо-кавказских республик с самыми низкими показателями среднедушевого ВРП и конечного потребления домашних хозяйств, и, одновременно, с самыми высокими в России показателями продолжительности жизни, как для мужчин, так и для женщин. Если включить эту группу в рассмотрение, то окажется, что в России отмечается хоть и слабая, но отрицательная зависимость между уровнем и продолжительностью жизни населения, что является абсолютным нонсенсом. К содержательному обсуждению этого феномена мы вернемся несколько позже, здесь же следует отметить, что устойчивость высоких (по российским меркам) показателей продолжительности жизни в этом регионе, пограничном с территорией, на которой ведутся многолетние военные действия, внушает сомнения в достоверности статистики.

Возвращаясь к новым явлениям в региональном распределении смертности, следует отметить, что в 90-е годы экономически благополучные территории имели темпы роста смертности существенно ниже, чем экономически неблагополучные (табл. 4).

Так, все регионы с уровнем среднедушевого ВРП выше среднероссийского - в 1,5 раза и более (1 группа), значительно улучшили свое место в 1999 г. по сравнению с 1989 г. в ранговом распределении по продолжительности жизни: Москва на 10-40 мест (соответственно у мужчин и женщин), Тюменская область на 4-16, Якутия на 18-19, Камчатская область на 27-4, Магаданская область на 56-2, Коми на 36-16 мест³. Заметим, что в этой группе все территории, кроме Москвы и Тюмени относились до недавнего времени к анклаву сверхсмертности, особенно мужской.

В группе территорий, где ВРП в 1999 г. был выше среднероссийского, но менее чем в 1,5 раза (2 группа), в динамике смертности на большинстве территорий также произошли благоприятные изменения. Из 12 территорий, входящих в эту группу, 6 улучшили свое место в ранжированном по продолжительности жизни списке, 3 территории сохранили свои места, и лишь 3 утратили имевшиеся в 1989 г. позиции.

Таблица 4

Уровень жизни и динамика продолжительности жизни населения на российских территориях в 90-е годы

На противоположном полюсе находятся территории с показателем среднедушевого ВРП ниже среднероссийского. В группе наиболее бедных - с ВРП ниже среднего по стране в 1,5 раза и менее (4 группа) - 4 территории из 14 снизили свое место в ранжированном по продолжительности жизни списке: Брянская область на 44-10 мест (соответственно для мужчин и женщин), Псковская область на 14-34, Ивановская – на 15-24, Пензенская область на 23-5 мест. Сохранили свое место 8 территорий, среди них все северо-кавказские республики. И значительно улучшили свое место Калмыкия (45-27 мест) и Алтай (35-25 мест). Результаты для двух последних территорий в силу крайней неустойчивости показателей, по-видимому, надо рассматривать как случайные.

И, наконец, в наиболее многочисленной группе территорий со среднедушевым ВРП ниже среднего по России, но менее, чем в 1,5 раза (3 группа), 29 из 46 регионов (63%) в разной степени утратили свои позиции по продолжительности жизни населения, как мужского, так и женского. Сохранили свое место 10 территорий и 7 – в той или иной степени улучшили положение в ранжированном списке территорий по продолжительности жизни населения в 1999 г. по сравнению с 1989 г.

Проведенный подробный анализ однозначно свидетельствует, что в соответствии с общемировой тенденцией в России складываются контуры новой региональной типологии продолжительности жизни и здоровья в соответствии с уровнем жизни населения.

Включение экономических факторов избирательно затронуло территории с разными уровнями смертности (табл. 5).

Таблица 5

Коэффициенты ранговой корреляции распределения территорий по уровням смертности от всех причин в 1989-1999 гг.

В группе с низкими уровнями смертности за десятилетие произошли незначительные изменения и коснулись они, в основном, мужчин. У женщин в этой группе сохранялось высокое сходство территориального распределения смертности со стабильным коэффициентом корреляции 0,8-0,9. В группе со средними уровнями смертности в течение десятилетия происходили заметные изменения, в результате которых сходство территориальных распределений смертности в начале и конце десятилетия было практически утрачено (коэффициент корреляции сократился с 0,6 до 0,2 у мужчин и с 0,8 до 0,3 у женщин). Что касается группы с высокими уровнями смертности, то в ней ситуация за десятилетие изменилась принципиально. Причем у мужчин эти изменения выражены более ярко, да и произошли они уже в самом начале 90-х годов, у женщин – менее существенно, и только с середины десятилетия. В целом между территориальными распределениями смертности в этой группе в начале и конце десятилетия коэффициент корреляции составил у мужчин -0,3, а у женщин 0,3. В течение десятилетия группу покинул ряд экономически состоятельных территорий азиатского Севера, заметно снизивших смертность, а на их место пришли регионы европейской России (табл. 4).

Пятое обстоятельство связано собственно с ролью социальной политики в 90-е годы. Наиболее отчетливо, как позитивные, так и негативные моменты проявляются при анализе исключений (табл. 4). Рассмотрим вначале группу территорий с ВРП выше среднероссийского, в которой три территории из 12 к 1999 г. утратили позиции 1989 г. в отношении продолжительности жизни населения, причем Самарская (23-7 мест соответственно для мужчин и женщин) и Вологодская области (17-15 мест) существенно, а Свердловская – менее, и только для мужчин (11 мест). Особо хотелось бы остановиться на Самарской области, которая в системе здравоохранения является «маяком» проводимых реформ. В связи с полученными результатами возникает закономерный вопрос: связаны ли реформы с проблемами здоровья населения, и правильно ли выбраны направления реформ? На противоположном полюсе отчетлива видна позитивная роль разумной социальной политики, в том числе политики здравоохранения, которая в небогатых регионах (ВРП ниже среднероссийского, но не более, чем в 1,5 раза) не только способствовала сохранению имевшихся позиций в отношении продолжительности жизни населения, но и их значительному улучшению. К первым (сохранили позиции) относятся: Ростовская, Орловская, Липецкая, Ульяновская, Курская, Белгородская, Нижегородская, Астраханская области и Башкирия. Среди вторых (улучшили позиции) в наибольшей степени ранг продолжительности жизни повысили: Новосибирская область (15-20 мест соответственно, для мужчин и женщин), Алтайский край (47-36 мест), Краснодарский край (45-43 места) и Ставропольский край (52-53 места).

Таким образом, надо констатировать, что в России на рубеже 1990-х годов доминировал сложившийся в дореформенный период характер регионального распределения продолжительности жизни населения и его социальной детерминации; что в 90-е годы начал формироваться в соответствии с общемировыми закономерностями новый контур, в рамках которого продолжительность и уровень жизни населения будут тесно взаимосвязаны; и, наконец, что социальная политика в современных российских условиях может играть отнюдь не меньшую роль в сохранении здоровья и увеличении продолжительности жизни населения, чем экономический рост.

Шестой момент заключается в том, что с учетом сложившейся региональной вариации смертности социальная политика, в том числе политика здравоохранения должна быть адаптирована к приоритетным проблемам снижения смертности, специфичным для отдельных типов территорий. Эта специфика касается возрастных зон повышенного риска и основных причин смерти.

Анализ региональных аспектов возрастной смертности свидетельствует, что, как наилучшие, так и наихудшие уровни продолжительности жизни формируются на всей возрастной шкале (табл. 6).

В территориях с максимальными уровнями продолжительности жизни (Южный регион, юг Центральной России, часть Поволжья) возрастная смертность, как мужчин, так и женщин ниже среднероссийских уровней от 10% в старших до 20% в младших возрастах (2 группа – 17 территорий). Аналогичным образом, на территориях с минимальными уровнями продолжительности жизни (часть Восточной Сибири и Дальний Восток) смертность во всех возрастах заметно превышает среднероссийский уровень: от 25-30% в младших возрастах до 10% - в старших (3 группа – 12 территорий).

Более сложная картина отмечается на территориях с уровнями продолжительности жизни близкими, или несколько ниже среднероссийского. В одном случае близкие к общероссийскому уровни продолжительности жизни складываются также на всей возрастной шкале (Центральный регион России, Поволжье, Урал), что является предпочтительным вариантом, поскольку свидетельствует об относительно пропорциональном развитии социальной сферы в регионе (1 группа – 22 территории). Иной вариант близких к общероссийскому, уровней продолжительности жизни образуется в результате следующей диспропорции: низкой, относительно России, смертности в детских и подростковых возрастах, и более высокой в трудоспособных и старших. Этот тип (4 и 5 группы – 24 территории) представлен, главным образом, севером Центрального региона России и Северо-Западом, а также некоторыми дальневосточными территориями, которые в результате новых тенденций 90-х годов покинули самую неблагополучную группу. Разделение этого типа на две группы происходит по уровню возрастной смертности. Север Центрального региона и отдельные территории Дальнего Востока образуют более благополучную подгруппу, европейский Север и Северо-Запад – менее благополучную.

Таблица 6

Классификация территорий России по уровню возрастной смертности населения в 2000 г. (в % к уровню России в каждой возрастной группе)⁴

<< 1 >> Мурманская область, Вологодская область, Москва, Брянская область, Орловская область, Рязанская область, Курская область, Липецкая область, Тамбовская область, Волгоградская область, Астраханская область, Ульяновская область, Нижегородская область, Саратовская область, Кировская область, Курганская область, Удмуртия, Челябинская область, Оренбургская область, Новосибирская область, Томская область, Алтайский край

<< 2 >> Белгородская область, Воронежская область, Краснодарский край, Ставропольский край, Ростовская область, Кабардино-Балкария, Адыгея, Северная Осетия, Калмыкия, Мордовия, Пензенская область, Татарстан, Чувашская республика, Омская область, Тюменская область, Башкортостан

<< 3 >> Кемеровская область, Бурятия, Алтай, Хакасия, Красноярский край, Иркутская область, Читинская область, Приморский край, Хабаровский край, Амурская область, Якутия, Еврейская АО

<< 4 >> Архангельская область, Коми, Санкт-Петербург, Калужская область, Московская область, Костромская область, Ярославская область, Самарская область, Марий Эл, Пермская область, Свердловская область, Камчатская область, Магаданская область, Сахалинская область

<< 5 >> Калининградская область, Карелия, Ленинградская область, Новгородская область, Псковская область, Смоленская область, Владимирская область, Ивановская область, Тверская область, Тульская область

<< 6 >> Тыва, Чукотский АО

<< 7 >> Дагестан, Ингушетия

За рамками основной классификации по возрастным особенностям смертности остались четыре территории. Из группы благополучных территорий выпали Дагестан и Ингушетия, где сравнительно высокая продолжительность жизни населения формируется за счет низкой смертности в трудоспособных возрастах, тогда как проблема детской и особенно младенческой смертности является здесь достаточно актуальной. Эта особенность в принципе присуща всем северо-кавказским республикам, однако нигде, помимо Дагестана и Ингушетии она не выражена столь явно. Из группы неблагополучных выпадают Тува и Чукотский АО, где возрастная смертность превышает среднероссийский уровень не на проценты, и даже десятки процентов, а в разы.

Среди основных причин ключевое значение для снижения смертности имеют болезни системы кровообращения и травмы и отравления. Несмотря на то, что второе место в структуре причин смерти занимают новообразования, их роль не столь велика. В 90-е годы на фоне роста смертности практически от всех причин смертность от новообразований сокращалась и, кроме того, ее уровень в настоящее время сопоставим (для всех злокачественных новообразований в целом) с показателями большинства европейских стран.

Лучшее положение с позиций сокращения потерь за счет смертности сложилась на территориях с низкими уровнями и высоким средним возрастом умерших (табл. 7). И по критерию травм, и по критерию болезней системы кровообращения благоприятная ситуация по российским меркам существует в столичных городах, Черноземной зоне, на Северном Кавказе (области, края и республики), отчасти в Поволжье и на Урале (1 группа – 22 территории).

Таблица 7

Классификация территорий России по уровню (стандартизованный коэффициент) и среднему возрасту смерти населения (по таблицам смерти) от болезней системы кровообращения, а также травм и отравлений в 2000 г. (в % к уровню России в каждой возрастной группе)4

<< 1 >> Санкт-Петербург, Москва, Белгородская область, Воронежская область, Тамбовская область, Татарстан, Чувашская республика, Мордовская республика, Астраханская область, Волгоградская область, Краснодарский край, Ставропольский край, Адыгея, Северная Осетия, Карачаево-Черкесия, Кабардино-Балкария, Курганская область, Омская область, Башкортостан, Новосибирская область, Томская область, Тюменская область, Алтайский край

<< 2 >> Мурманская область, Архангельская область, Вологодская область, Брянская область, Московская область, Калужская область, Тульская область, Рязанская область, Орловская область, Курская область, Липецкая область, Нижегородская область, Ульяновская область, Самарская область, Кировская область, Пензенская область, Саратовская область, Калмыкия, Свердловская область, Челябинская область, Оренбургская область, Красноярский край, Камчатская область, Приморский край, Хабаровский край, Магаданская область, Якутия

<< 3 >> Кемеровская область, Алтай, Иркутская область, Читинская область, Бурятия, Хакасия, Амурская область, Сахалинская область, Еврейская АО

<< 4 >> Карелия, Тверская область, Ленинградская область, Новгородская область, Псковская область, Владимирская область, Ивановская область, Смоленская область

<< 5 >> Ингушетия, Дагестан

<< 6 >> Калининградская область, Коми, Костромская область, Ярославская область, Марий Эл, Пермская область,

<< 7 >> Чукотский АО, Тыва

По периферии этой группы сложился пояс относительного благополучия, который охватывает Центральную Россию, и отчасти Северо-Запад, большую часть Приволжского региона и Урала, а также отдельные территории Дальнего Востока, которые попали сюда в результате новых тенденций второй половины 90-х годов (2 группа – 25 территорий). Здесь сохраняется относительный контроль над травмами (уровень смерти несколько ниже, а возраст смерти - выше среднероссийского уровня), но этот выигрыш поглощается потерями в результате болезней системы кровообращения (смертность несколько выше, а возраст смерти моложе относительно российского уровня, особенно у мужчин).

Все остальные территории образуют пестрое разнообразие вариантов, неблагоприятных в разной степени. Вариации на тему травм представлены тремя подгруппами территорий, для которых эта проблема является главным приоритетом. Сочетание высокой смертности (на 20-25% выше относительно российского уровня соответственно у мужчин и женщин) и более высокого возраста смерти характерно для цепочки территорий от Калининграда до Перми (6 группа – 6 территорий). Это лучший из худших вариантов. В Восточной Сибири и на Дальнем Востоке (3 группа – 8 территорий) смертность от травм существенно выше: на 31-46%, соответственно у мужчин и женщин, а возраст смерти моложе. Но в Туве и Чукотском округе ситуация еще хуже (смертность выше в 1,5-2,5 раза, а возраст смерти еще моложе), что выделило их в отдельную подгруппу. И, наконец, сверхсмертность на европейском Севере (4 группа – 9 территорий) формируется под двойным давлением, как травм, так и болезней системы кровообращения, причем от этих причин и смертность выше, чем в России, и возраст смерти моложе.

Таблица 8

Вариация продолжительности жизни населения в федеральных округах России в 2000 г. (лет)

В-седьмых, проведенный анализ показал, что региональные контуры типологии смертности, ее причин и возрастных особенностей далеко не совпадают с границами административных образований: в прошлом – экономических районов, в настоящем – федеральных округов. Вариация смертности внутри них сопоставима с разбросом показателей между ними (табл. 8). Вместе с тем, это отнюдь не исключает возможности и даже необходимости проведения демографической политики в области снижения смертности в рамках округов. Но эта политика, с одной стороны, должна быть дифференцирована в зависимости от степени однородности региона по уровню, тенденциям и параметрам смертности, с другой, - не должна замыкаться границами отдельного округа, но предусматривать возможность взаимодействия с регионами, обладающими близкими проблемами.

Локальные тренды⁵

Если рассмотреть изменение смертности в России в 2006 г. по сравнению с 2001 г. в региональном разрезе, то оказывается, что позитивный тренд по стране в целом определяется подавляющим большинством территорий.

Наиболее значимые позитивные сдвиги характеризуются снижением смертности более, чем на 10%. Прежде чем перечислять территории лидеры, следует сказать, что как в мужском, так и в женском населении в число лидеров и аутсайдеров вошли автономии с малой численностью населения, подверженные в связи с этим резким ежегодным колебаниям демографических показателей, что делает проведение такого рода сравнений неправомерным. К их числу относятся такие территории, как Ненецкий, Коми-Пермяцкий, Таймырский, Эвенкийский, Усть-Ордынский Бурятский, Агинский Бурятский и Корякский автономные округа. В связи с этим, считаем целесообразным исключить эти территории из дальнейшего анализа. Необходимо добавить, что к этому списку примыкают такие малочисленные регионы, как Еврейская АО, Чукотский АО, Камчатская и Магаданская области, Республики Алтай и Ингушетия, где также отмечаются заметные ежегодные колебания показателей, поэтому к полученной по этим территориям статистической информации следует относиться достаточно осторожно.

Итак, в число территорий лидеров в отношении снижения смертности мужчин вошли 13 территорий, женщин – 10 территорий. География лучших территорий весьма разнообразна и не позволяет объединить эти регионы по их территориальной принадлежности. Хочется обратить внимание на то, что в число лидеров по снижению как мужской, так и женской смертности вошли 5 территорий – это столичные города Москва (снижение на 17,2% у мужчин и на 13,2% у женщин) и Санкт-Петербург (13,9% и 11,1), Ханты-Мансийский (14,5% и 15,5%) и Ямало-Ненецкий АО (19,4%и 12,5%) и Республика Ингушетия (14,2% и 11,8%). Таким образом, в число территорий лидеров, за исключением Ингушетии, вошли явные экономические лидеры: столичные города и быстро развивающиеся добывающие регионы.

На 5-10% за 2001-2006 гг. мужская смертность снизилась в 30 регионах, женская – в 38 регионах. Следует сказать, что здесь также не наблюдается географической специфики.

Следует отдельно отметить территории, где смертность за исследуемый период выросла или сохраняла относительную стабильность. Так смертность мужчин незначительно выросла в Республике Бурятия (на 0,5%), более заметно в Чукотском АО (на 2,6%) и в Еврейской АО (на 5,6%). В число территорий-аутсайдеров по женской смертности вошли Республика Мордовия (смертность выросла на 0,5%), Астраханская область (на 0,6%), Омская область (на 1,8%) и, также как и в случае с мужской смертностью, Еврейская АО, где рост составил 4,5%. В остальных регионах России смертность мужчин и женщин снизилась не слишком существенно – от 0% до 5%, поэтому ситуацию там нельзя с полной уверенностью назвать благополучной.

Корреляция исходных уровней смертности в 2001 г. и темпов ее изменения за 2001-2006 гг. для мужчин составила (-0,07), для женщин (-0,14). Таким образом, пока нельзя отметить закономерностей, проявлявшихся в более ранние периоды заметной динамики смертности, в которые как позитивные, так и негативные сдвиги наиболее активно демонстрировали регионы с высокой исходной смертностью.

Совпадение лучших и худших территорий по мужской и женской смертности достаточно высоко, поэтому можно сказать, что если снижение смертности происходило, то оно проявлялось, как в мужском, так и в женском населении, иными словами речь идет об общей факторной детерминации этих процессов, т.е. скорее – об улучшении условий жизни, чем изменении в поведенческих привычках.

Поскольку вклад детских и юношеских возрастных групп в итоговые уровни смертности невелик, то представляется целесообразным анализировать в региональном разрезе смертность лиц трудоспособных и пенсионных возрастов.

Смертность мужчин в возрастах 20-39 лет в 2006 г. по сравнению с 2001 г. незначительно увеличилась, снизившись при этом по сравнению с 2005 г. В региональном разрезе позитивная динамика смертности мужчин молодых трудоспособных возрастов за этот промежуток времени наблюдалась в 43 регионах России. Так, снижение уровней более, чем на 15% отмечалось в 7 территориях: Республика Северная Осетия (на 20,4%), Белгородская обл. (на 18,4%), Республика Дагестан (на 16,9%), но при этом - Магаданская обл. (на 25,1%), Республика Саха (Якутия) (на 18,7%), Республика Тыва (на 16,6%) и Чукотский АО (на 16,2%). Еще в 10 территориях смертность мужчин 20-39 лет снизилась на 10-15%. Это Ямало-Ненецкий АО, Ханты-Мансийский АО, Тюменская обл., Краснодарский край, Ростовская, Орловская области, но при этом - Красноярский край, Костромская обл., Камчатская обл., Ярославская область. Таким образом, позитивные тренды проявили как благополучные территории, так и регионы с высокой смертностью.

Следует также назвать территории с весьма неблагоприятными тенденциями смертности молодых мужчин, где смертность этой возрастной группы выросла более чем на 10%. Это Омская (рост на 30,7%). Новосибирская (24,5%), Псковская (20,8%), Нижегородская (18,7%), Кемеровская области (16,0%), Республика Алтай (15,1%), Ленинградская обл. (14,2%), Приморский край (12,5%), Санкт-Петербург (11,1%), Алтайский край (11,1%) и Брянская обл. (10,7%). Таким образом, если позитивные тренды характерны как для благополучных, так и для неблагополучных территорий практически в равной степени, то негативные тренды являются уделом регионов с высокой смертностью.

Как и в мужском населении смертность женщин 20-39 лет росла вплоть до 2005 г. (табл. 2.2), поэтому позитивная динамика показателей 2006 г. по сравнению с 2001 г. отмечалась лишь в 22 территориях России. Это практически вдвое меньше, чем для мужчин. При этом значительное снижение смертности женщин молодых трудоспособных возрастов (более чем на 20%) отмечено только в 4 территориях: Карачаево-Черкесской Республике (на 34,4%), Республике Северная Осетия (на 33,9%), Республике Дагестан (на 25,2%) и Ямало-Ненецком АО (на 24,2%). Еще в 7 регионах смертность женщин данной возрастной группы снизилась на 10-15%. Это такие регионы, как Ханты-Мансийский АО (на 14,9%), Краснодарский край (на 14,4%), Кабардино-Балкарской Республике (на 13,6%), Белгородской обл. (на 12,9%), но при этом – в Чукотский АО (на 14,0%), Красноярском крае (на 13,1%), и Республике Хакасия (на 12,1%).

В то же время очень велика доля территорий, где смертность женщин молодых трудоспособных возрастов за 2001-2006 гг. возросла на 20% и выше. Среди них есть 3 региона, где смертность данного увеличилась более чем на 30%: Нижегородская обл. (на 30,5%), Смоленская обл. (на 33,5%) и Ленинградская обл. (на 36,9%).

В старших трудоспособных возрастах, в которых снижение смертности началось раньше, чем среди 20-39-летних, позитивные тренды должны были захватить большее число территорий. Тем не менее, несмотря на то, что позитивные сдвиги произошли в большинстве российских территорий, в ряде регионов тенденции носили негативный характер. Так в Республике Адыгея смертность мужчин старших трудоспособных возрастов за 2001-2006 гг. возросла на 7,2%, в Магаданской обл. на 9,6%, в Еврейской АО – на 10,0%, в Псковской обл. – на 10,3%, в Чукотском АО – на 11,3%. Еще в 12 территориях смертность мужчин этой возрастной группы также выросла, хотя и в меньшей степени. В женском населении данной возрастной группы за исследуемый период смертность наиболее заметно выросла в 3 территориях. Это - Нижегородская обл. – рост на 6,2%, Читинская обл. – на 8,4% и Еврейская АО – на 16,4%.Также, как и в ситуации со смертностью мужского населения, еще в 12 территориях РФ был отмечен менее значительный рост показателей смертности женщин старших трудоспособных возрастов. Таким образом, действительно, среди населения старших трудоспособных возрастов смертность снизилась на большем числе территорий, чем в группе 20-39-летних, при этом максимально негативные тренды характерны для территорий в которых смертность и так крайне высока.

Наиболее заметное снижение уровней смертности мужчин старших трудоспособных возрастов (более 15%) за период 2001-2006 гг. наблюдалось в Ямало-Ненецком АО (на 26,9%), Ханты-Мансийском АО (на 15,5%), Санкт-Петербурге (на 20,4%), Москве (на 19,6%), а также – в Свердловской области (на 18,3%), Самарской обл. (на 16,0%), Красноярском крае (на 15,7%), республиках Хакасия и Тыва (на 16,1%). Среди территорий лидеров по данному показателю мы видим не только столичные города, крупные добывающие регионы и области с развитой промышленностью, но и территории, традиционно относящиеся к аутсайдерам по демографическому развитию – Тыву и Хакасию.

Что касается женщин старших трудоспособных возрастов, то в максимальной степени (сокращение более чем на 15%) позитивные тренды выражены также в Ямало-Ненецком АО (на 24,7%) и Ханты-Мансийском АО (на 25,5%), в Тюменской области (на 18,0%), Санкт-Петербурге (на 15,7%), а также – в Чукотском АО (на 30,4%), Пензенской области (на 19,2%), Калмыкии (на 18,6%).

Таким образом, позитивный тренд по стране в целом в начале наступившего десятилетия определяется подавляющим большинством территорий. Совпадение лучших и худших территорий по мужской и женской смертности достаточно высоко, поэтому можно сказать, что если снижение смертности происходило, то оно проявлялось, как в мужском, так и в женском населении, иными словами речь идет об общей факторной детерминации этих процессов, т.е. скорее – об улучшении условий жизни, чем изменении в поведенческих привычках.

Об этом же свидетельствуют и региональные особенности темпов изменения смертности. Лидерами снижения смертности являются Ханты-Мансийский и Ямало-Ненецкий автономные округа, а также столичные города Москва и Санкт-Петербург. Абсолютных аутсайдеров, т.е. территорий, где смертность росла во всех половозрастных группах в периоде трудоспособности, а также от основных причин обнаружить не удалось, что само по себе является фактором обнадеживающим. Вместе с тем, в целом более негативные тенденции характерны для регионов, где исходные уровни смертности были более высокими.

В свою очередь, отмеченные закономерности свидетельствуют, что без принятия специальных мер, направленных на ускоренное преодоление негативных тенденций в неблагополучных территориях, региональная вариация смертности будет возрастать. Следует отметить, что это новое явление, поскольку в предыдущие периоды позитивная динамика смертности в стране сопровождалась сужением ее территориальных различий.

Итоги прогноза в регионах России до 2025 г.

В соответствие с идеологией прогнозного сценария наибольшими темпами должна была снижаться смертность в неблагополучных регионах (табл. 9). При этом во всех без исключения территориях максимальные темпы сокращения смертности должны были прослеживаться в группах риска – населении трудоспособных возрастов, наибольшими темпами – для мужчин. Очевидно, что в нозологическом плане такие сдвиги должны привести к снижению смертности преимущественно от экзогенных причин.

Итак, в территориях неблагополучных по продолжительности жизни (с уровнями в 2006 г. до 58 лет у мужчин и 70 лет для женщин), при условии целенаправленных усилий по снижению смертности, продолжительность жизни может возрасти в диапазоне от 11 до 14 лет для мужчин и от 5,5 до 8 лет для женщин. Таким образом, через два десятилетия неблагополучный анклав России может достичь показателей, уже сегодня характерных для наиболее успешных российских регионов, куда входят обе столицы, Юг Центрального округа и «русские» края и области Южного округа. Существенно, что в результате опережающих темпов снижения именно мужской смертности, разрыв в продолжительности жизни мужчин и женщин сократится. Если в 2006 г. в неблагополучной группе регионов этот разрыв составляет 13 и более лет, то к 2025 г. он может уменьшится до 7-8 лет.

Регионы России с наиболее высокими в настоящее время уровнями продолжительности жизни (выше 62 лет для мужчин и 74 лет для женщин) следует рассматривать отдельно, выделяя республики Северного Кавказа с недостоверной статистикой и явным недоучетом смертности, с одной стороны, и регионы – экономические лидеры, в которых ситуация со смертностью объективно благополучна, - с другой.

В республиках Северного Кавказа рост продолжительности жизни в предстоящий 20-летний период будет минимальным, поскольку можно ожидать, что по мере социально-экономического развития этих территорий статистика смертности будет объективизироваться, что позволит выявить истинное положение дел со смертностью. За период до 2025 г. можно ожидать там прироста продолжительности жизни мужчин в пределах 6 лет, женщин в пределах 2-3 лет.

Что касается объективно благополучных регионов, то рост продолжительности жизни в них будет выше, хотя и не таким, как в неблагополучном анклаве. В Москве и Санкт-Петербурге, а также в Тюменской области и ее автономных округах, в Ставропольском и Краснодарском краях, в Белгородской, Ростовской областях и Татарстане прирост продолжительности жизни мужчин может составить от 8 до 9 лет, у женщин – от 3 до 4 лет. Таким образом, к 2025 г. в этих территориях СПЖ мужчин может составить от 72 до 75 лет, женщин – от 77 до 80 лет. Иными словами, это будут уровни, несколько превышающие наиболее благополучные на сегодня страны Центральной и Восточной Европы. Европейскими будут не только уровни продолжительности жизни, но и величины разрыва между показателями для мужчин и женщин. Если в 2006 г. в благополучной группе разрыв составляет 10-11 лет, что объективно ниже, чем в современной неблагополучной группе, то к 2025 г. разрыв в продолжительности жизни мужчин и женщин может уменьшится до 5,5-7 лет.

Таблица 9

Прогноз продолжительности жизни в регионах России к 2025 г.

В рамках сценария прогноза, предусматривающего опережающее сокращение смертности в неблагополучных регионах, ситуация со смертностью в России в целом может стать более однородной. Если в настоящее время различия в продолжительности жизни мужчин в субъектах федерации составляют около 19 лет, а для женщин – 16,5 года, то к 2025 г. они могут сократится до 13 лет для мужчин и 11 лет для женщин. Это все еще очень много, однако минимальные показатели уже не будут вызывать ассоциации России с африканскими странами. Минимальная продолжительность жизни, которая в настоящее время в России составляет 53,3 года для мужчин и 63,9 года для женщин, может вырасти до 65,3 и 72,1 года соответственно.

Добавить комментарий

Пожалуйста оставляйте комментарии только по теме. Вы можете оставить свой комментарий любым браузером кроме Internet Explorer старше 6.0
Имя:
E-mail
Комментарий:
Код:*